Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

class="p1">Лесана замерла, уставилась в полумрак остановившимся взглядом, а потом сказала:

– Вот ты наставник мой. Мужчина. Так объясни. Я же всё про него знаю. Знаю, какой он. Почему ж…

Она смешалась и не решилась договорить.

Клесх закрыл глаза. Рана его заживала хорошо, но он ещё был бледен. Целителям удалось собрать кости и жилы, а значит, со временем вернутся и сила, и ловкость.

– Почему одного любишь, а от другого с души воротит? – Он понял Лесану без слов. – Да кто ж тебе ответ даст? Потому. Лют – не самый плохой выбор. Но и не самый лучший.

Девушка с тоской поглядела в чащу.

– Сердцу не прикажешь, – добавил наставник. – А что дальше будет, поглядим.

Глава 63

Зван и его стая возвращались в Переходы. Поперву неслись на пределе сил, опасаясь погони. Однако к исходу этих изнурительно долгих суток поняли наконец, что никто их не преследует. Отыскали старый лог, заросший густым кустарником, там и заснули вповалку.

Их битва на гати была короткой и кровавой. Волки не ожидали удара в спину, потому погибли, не успев толком защититься. Да и как защитишься от рогатины. Звану, правда, разорвали плечо, но плоть потихоньку затягивалась. Мясо есть мясо: болит сильно, а заживает быстро.

Охотники дали ходящим уйти невозбранно. Может, и хотели бы кинуться вдогон, но достало других хлопот. Однако Цитадель знала про Переходы. А это для Звана и его стаи означало только одно: с людьми придётся договариваться. Придётся учиться жить и рядом, и опричь. Этого уже не избегнуть.

После битвы на гати привычный уклад перевернулся с ног на голову. В одном Серый был прав: «Лес велик, а укрыться негде».

Перемены всегда страшат. Зла и добра в них поровну.

Мужчины шли настолько быстро, насколько могли. Осенённых в пещерах осталось чуть больше десятка, а баб и ребятишек следовало кормить. Луна уже подходила. Вот и поспешали.

У Черты их встретил Дивен.

Обнялись.

– Как вы тут? – спросил Зван. – Все целы? Все в уме?

Вопрос был непраздный, но Дивен вместо толкового ответа развёл руками.

– Уж не знаю, что и сказать.

Вожак нахмурился. Он устал, да и напряжение последних седмиц сказывалось, вынуждало досадовать.

– Ну? Говори толком!

Дивен задумчиво потёр подбородок.

– Я надысь жену кормил. Она ж у меня совсем слабая после родов. Крови дал, а её вытошнило. Думал, занемогла. Испугался. Но Велигиных кормить стали – та же беда. Все здоровы, а блюют, аж нутро выплёвывают.

Зван тяжело опустился на поваленное дерево.

– Все здоровы, а крови не хотят?

Растерянный Дивен сел рядом.

– Выходит так.

Вожак на эти слова горько усмехнулся.

– Идём. Устал я, сил нет.

Пещеры встретили воротившихся тишиной и прохладой. Мужчины разошлись по избам.

Дивен тоже направился домой. У него сердце изболелось за жену. Она уж который день была сама не своя. Спала плохо, да и Лесана постоянно плакала, чувствовала, видать, материну тревогу. И как их обеих утешить, Дивен не ведал.

Войдя в сени, он замер на пороге. Слада опять не спала. Он слышал, как она ходит по горнице и негромко напевает. То ли укачивала меньшую, то ли сама не могла заснуть и старалась хоть как-то разогнать снедавшую её тоску. Слада часто пела эту песню. И Дивен знал её от слова до слова. Слышал сотни раз… Но нынче отчего-то в горле встал ком.

Лес шумит вековой за околицей села.

Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.

Я тебя, милый друг, всё из леса ждала.

А моё веретено только кружится быстрей.

Вот и вечер уже, солнце скрылось за горой.

Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.

Лишь тревога на сердце, потеряла я покой.

А моё веретено только кружится быстрей.

Ночь пришла на порог. Только милого всё нет.

Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.

Ночь-разлучницу прошу: «Подскажи ты мне ответ!»

А моё веретено только кружится быстрей.

Как найти мне тебя? Где же ты, милый друг?

Ой, прядись, моя нить, поровней, поровней.

За тебя я пройду сто потерь, сто разлук.

А моё веретено только кружится быстрей.

Пусть тебе, любый мой, моя нить укажет путь.

Верю я: ты придёшь. Ночи нас не разлучить.

Злобным морокам лесным – им тебя не обмануть.

И своё веретено не устану я крутить.[31]

– Слада, – тихо позвал муж.

Она оглянулась и измученно ему улыбнулась.

– Скажи мне, что с тобой? – Дивен подошёл, перенял у неё из рук спящую дочь. – Что?

Однако когда жена села на скамью и расплакалась, он оказался не готов к тому, что услышал.

– Я хочу домой… Я так устала!

Дивен растерялся, не зная, что ей ответить или сказать. Куда домой?

– Мне которую уж ночь дед снится. И знаешь, что говорит? Любовь, мол, сила полноводная. Ради неё лишь страхи забывают. Она и душу исцеляет. – Женщина спрятала лицо в ладонях и проговорила сквозь сызнова подступившие к горлу рыдания: – Я так соскучилась по маме!

– Слада, – потрясённо прошептал Дивен, чувствуя, как подкашиваются ноги.

– Она ведь меня и не узнает, – глухо продолжала жена. – Столько вёсен прошло… Зоряны нет, а Слада ей чужая.

Допрежь не доводилось Дивену ощущать себя столь беспомощным. Надо было что-то сказать, как-то утешить, но вместо этого он спросил:

– Слада, почему ты их помнишь?

И она ответила, превозмогая слёзы:

– Не знаю…

Глава 64

– ЕДУ-У-УТ!!! Наши еду-у-ут! – завопил из окна северной башни Русай.

Уже который день он просиживал тут, в тоске глядя на убегающую в лес дорогу. Дорога оставалась пустынна. Мальчонку снедала тоска. Все, кто дорог ему был в Цитадели, уехали. И как сгинули.

И вроде все старались вести себя, как заведено: своим чередом тянулись уроки, суетились служки, но будто осиротели и каменная твердыня, и её насельники, будто оцепенели в ожидании.

Девки из прислуги и приживалок нет-нет да прятали заплаканные глаза. И даже тётка Матрела всякий раз спрашивала Руську, когда спускался он со своей верхотуры:

– Не видать?

Он уныло качал головой. Стряпуха вздыхала. А мальчонок не догадывался, что жалела она не уехавших обережников, а его, исхудавшего, почерневшего от тоски. Воев-то что караулить? Приедут в свой черёд или нарочного пошлют, который скажет, чтобы готовили мыльни и стряпали трапезу.

Но