Раздражающие успехи еретиков - Дэвид Вебер

— Хорошая работа, — тихо ответил Уистан.

У Эйласа Мантина было еще меньше формального образования, чем у Уистана, но он вырос в горах хребта Лизард, и его умение двигаться бесшумно — не говоря уже о его способности видеть в полной темноте — было феноменальным. У него было чутье лесника на местность и способность охотника проникать в мысли своей добычи, а его собственный мозг был острым, как кинжал, несмотря на отсутствие образования. Уистан работал с ним над обучением письму, поскольку грамотность была одним из требований к сержанту разведчиков-снайперов. В частном порядке, хотя он был осторожен, чтобы не говорить об этом Мантину, он ни капли не удивился бы, если бы капрал стал офицером, если предположить, что он когда-нибудь научится читать и писать. Что, к сожалению, не было чем-то определенным. Мантин старался больше, чем хотел бы кому-либо признаться, но, насколько он мог судить, письмо было более неуловимым, чем любой рогатый ящер.

Сержант отбросил эту мысль в сторону, затем повернулся и сделал знак остальному двойному отделению приблизиться к нему и Мантину.

— Повтори это для них, — сказал он капралу и сам прислушался, во второй раз так же внимательно, как и в первый. Когда капрал закончил, Уистан начал раздавать задания.

— и на тебе дозорный, — закончил он две минуты спустя, похлопав Мантина по груди.

— Да, — лаконично ответил капрал и кивнул трем другим бойцам своего отделения.

Они были такими же молчаливыми, как и он, и почти такими же тихими. Уистан, возможно, слышал, как один ботинок тихо скребет по камню… но он мог и не слышать. В любом случае, он не беспокоился о том, что может случиться с дозорным. Он поручил это задание Мантину отчасти потому, что в общем смысле капрал был лучшим человеком для этой работы, но также и потому, что Мантин уже заметил корисандца. Он точно знал, где находится наблюдатель, и Уистан был уверен, что он уже придумал лучший способ приблизиться к нему. Человек, готовящий чай или что бы он ни делал, был бы освещен огнем, на котором он готовил, и его ночное зрение было бы отсутствующим, если бы он сидел там, глядя в огонь, пока работал. Двое других спали в своих палатках, что означало, что никто из них троих, скорее всего, не заметит, как кто-то подкрадывается к ним. Дозорный, с другой стороны, сидел там в темноте с полностью адаптированными глазами, и характер его обязанностей означал, что он, по крайней мере, должен был быть начеку. Солдаты есть солдаты, и, учитывая тот факт, что даже один из архангелов не мог видеть ничего дальше, чем в нескольких сотнях ярдов от берега при доступном освещении, он, вероятно, был не так бдителен, как следовало бы, но Эдвард Уистан не собирался этого предполагать. И если корисандец уделял внимание своим обязанностям, подкрасться к нему будет значительно сложнее.

— Хорошо, — сказал сержант людям, которых он не отправил с Мантином, — давайте разбудим этих парней.

Император Кэйлеб ступил на ют «Эмприс оф Чарис» и посмотрел в небо. С востока медленно надвигались легкие облака, но они, очевидно, было высокими и тонкими, а не грозовыми облаками, которые были слишком частыми в предыдущие пару месяцев. Звезды продолжали сиять над головой, но эти тонкие полосы облаков были светло-серыми, как будто солнце начинало выглядывать из-за края мира, и у ночи было то чувство, которое рассвет посылает впереди себя. Капитан Жирар и его офицеры держались на почтительном расстоянии от императора, когда он подошел к поручню и посмотрел за корму. КЕВ «Донтлис» следовал в кильватере флагмана, и увидеть его было определенно легче, чем раньше.

Капитан Этроуз тихо разговаривал с капитаном Жираром, пока не прибыл император. Теперь сейджин кивнул Жирару и прошел через палубу, чтобы встать позади Кэйлеба, заложив руки за спину в позе почтительного ожидания.

Император закончил осмотр неба, моря и ветра, затем повернулся к своему личному оруженосцу.

— Ну? — тихо спросил он.

— Хорошо, — согласился Мерлин так же тихо, с очень легким поклоном.

Никто с менее острым слухом, чем у Мерлина, не смог бы расслышать этот обмен репликами сквозь неизбежные фоновые шумы парусного корабля, идущего в море. Однако никому больше не нужно было это слышать, и каким-то образом, на самом деле ничуть не изменившись, выражение лица Кэйлеба, казалось, посветлело.

Выражение лица Мерлина не изменилось, но, с другой стороны, он уже знал ответ на вопрос Кэйлеба. Группы разведчиков-снайперов на лодках были тщательно проинструктированы о том, куда именно они должны были отправиться, как только окажутся на берегу. Насколько знали генерал Чермин и его офицеры, их отправили к возможным наблюдательным постам — местам, где император Кэйлеб решил, что поставил бы часовых для наблюдения за своим обращенным к морю флангом, если бы он был сэром Корином Гарвеем и чувствовал себя особенно параноиком.

Некоторые из морских пехотинцев сочли меры предосторожности императора чрезмерными. Другие в частном порядке задавались вопросом, достаточно ли у их императора, при всей его адмиральской доблести, глазомера сухопутного жителя, чтобы выбрать на карте реальные наблюдательные пункты. Однако любая из этих сомневающихся душ была достаточно мудра, чтобы держать свое мнение при себе. И Кэйлеб немного прикрыл себя, проведя два дня на борту одной из шхун флота, взгромоздившись на ее носовую часть — к немалому беспокойству ее шкипера — и лично обозревая береговую линию через подзорную трубу. Очевидно, шхуна находилась в «обычном патрулировании» без личного штандарта с короной, который официально указывал бы на присутствие императора на борту, и Кэйлеб добросовестно исписал целый блокнот заметками. Никто другой не должен был знать, что содержание этих записок на самом деле было продиктовано ему сидящим рядом сейджином (якобы для того, чтобы император не наделал глупостей, например, не споткнулся о собственные ноги и не оставил большого грязного пятна на палубе шхуны).

Как оказалось, Корин Гарвей действительно был достаточно «параноиком»,