Просто выжить - Сергей Александрович Самохин

найти его было совсем не сложно, госпиталь госпиталем был и остался, и на него указывали ещё “мирные” знаки. На стоянке около больницы, которую я осветил в сумерках одной уцелевшей фарой своего доджа, хватало машин – рабочий день в больницах не заканчивается с наступлением вечера. Припарковался скромно, с краю, и зашагал в сторону центрального входа. Внутри всё как и должно быть в больнице, только людей совсем мало. На регистратуре никого, и мне пришлось просто постоять в холле, не зная, куда пойти, пока мимо не прошел какой-то задумчивый мужчина в голубом халате врача. Я спросил у него, как мне найти моего знакомого – спросил сперва на английском, потом на немецком. Доктор осмотрел меня удивленно, потом пригласил следовать за ним. Мы прошли коротким коридором, поднялись по неожиданно темной лестнице – больница явно экономила электроэнергию, и оказались в ещё одной регистратуре. На этом этаже уже были люди, и медсестры, и пара больных, а вот вход на этаж выше был перекрыт железной решеткой.

Меня оставили на попечение медсестры, которая не говорила по-английски ни слова. Я написал на бумажке “Кристиан Мейер” – пришлось повспоминать, как же там на самом деле зовут Джонни. Сестра что-то просмотрела по своему журналу, видимо нашла соответствующую запись, и выскочила из-за стойки, почти побежав в коридор справа от меня, что-то крикнув мне на итальянском. В раздумьях, означает ли это “следуйте за мной” или “стойте здесь”, я все же решил поспешить за ней. Мы пронеслись по длинному полутемному коридору с многочисленными дверями, и остановились около одной из них. Сестричка открыла дверь, сунула голову в комнату, поздоровалась с кем-то там, и убежала обратно, в сторону регистратуры. Я же шагнул вперед, в типичную больничную палату для двоих, которую сейчас занимал Джонни в роли пациента и женщина в марлевой повязке в роли то ли доктора, то ли медсестры. Женщина сейчас меряла давление Джонни, который судя по всему был без сознания, но в новой чистой повязке на плече. Женщина закончила измерения, записала что-то в карточку Джонни, и вопросительно взглянула на меня.

–  Добрый день. Вы говорите по-английски?

–  Добрый день. Да, говорю. – у женщины оказался низкий грудной голос.

–  Это мой друг, Кристиан. Я его привез, мы вместе ехали. Как он?

–  У вашего друга два пулевых ранения, одно в область плеча, другое в кисть. Он потерял палец, а вторая пуля застряла в мышцах плеча. Он только недавно прооперирован, пулю мы достали, операция прошла успешно.

–  Спасибо. Когда он очнется?

–  Скорее всего уже ночью. Утром уже точно будет соображать, что и как.

–  А когда вы его выпишите?

–  Утром, я же сказала. Тут никого не держат по нескольку дней, если человек сам может ходить и не требует постоянного врачебного ухода. А что у вас с лицом?

–  Да, осколками камня сильно попало. Мне рану как-то обработали, но посоветовали ко врачу обратиться.

–  Ясно. Ну, пойдемте тогда, посмотрим ваше лицо.

Мы прошли в кабинет-операционную, там меня посадили на маленький крутящийся стульчик, направили в лицо лампу, и бесцеремонно сдернули с лица повязку. Доктор что-то внимательно осматривала, порой несильно но чувствительно нажимая руками в одноразовых резиновых перчатках на мое лицо.

– Вам неплохо обработали рану, но уже было поздно – зашивать сейчас уже нет смысла. Вроде бы сильного воспаления нет, загноения тоже. Я сейчас смажу рану, и заклею заново. Думаю, что все будет в порядке с вами, но шрам останется некрасивый.

– Спасибо. Шрам – не страшно. Меня сложно испортить. – неуклюже пошутил я, но докторша только хмыкнула.

Из больницы вышел с новой повязкой, поблагодарив доктора и уточнив, что с восьми утра можно приходить в гости к пациентам. Джонни надо будет сразу отвезти на регистрацию, составлю ему компанию. А потом надо будет попробовать его подселить в “наш” дом, пусть под рукой будет. А сейчас – спать, уже почти десять вечера, и я реально валюсь с ног. Завтра предстоит буря позитивных эмоций, надо быть готовым к ним.

До отеля доехал по почти пустым улицам – город тоже засыпал, немногочисленные огни освещали окна, а вот уличное освещение ожидаемо не работало. Близость моря и весна делали ночь не такой непроглядной, но все равно приходилось ехать осторожно, даже когда глаза привыкли к темноте. Отель я нашел не сразу, пришлось покрутиться – улицы у набережной переплетались причудливыми сочетаниями, что-то было перегорожено, где-то была сделана пешеходная зона, потому пришлось поплутать, но все-таки я нашел правильный подъезд к отелю. Сам отель представлял собой маленький двухэтажный домик белого цвета, второй этаж которого опоясывал беспрерывный балкон, разделенный лишь поперечными стенками на сектора номеров. Подошел к входной двери, и звонил несколько раз, пока мне открыл недовольный парень на вид сильно младше меня. Я показал визитку, сказал на английском, что я на одну ночь, и для верности показал один палец. Непонятно, понимал ли он по английски, или один палец подействовал, но он меня впустил, пошарил на стойке в крохотном холле регистратуры, и выдал мне ключ с неизменным почти во всех отелях мира деревянным брелком, с выжженным на нем номером восемь. Я показал карточку, и сообщил, что хотел бы заплатить – это я мог сказать по-итальянски. В ответ парень отрицательно махнул головой, выдавил из себя английское “morning”, и скрылся в кабинете за стойкой. Я постоял в холле, и пошел наверх по лестнице с мягким ковром на ней, следуя стрелке “1-10”. Свой номер нашел сразу, отпер его, осмотрел довольно приятную маленькую комнату, понял, что у меня окна выходят не на море, но на одну ночь это меня сильно не расстроило. Я разделся, и собирался уже пойти спать, как вдруг меня осенило – неужели тут работает водопровод? Зашел в ванную комнату, где был душ, открыл кран – из крана полилась вода. Горячей воды небыло, но на сегодня мне хватило и холодной, правда много намываться я не стал – на улице уже после семи перестало быть тепло. Почувствовав себя после душа немного больше человеком, я с чистой совестью завалился в чистую кровать, и немедленно провалился в сон.

6.

Утром проснулся словно от толчка, и даже пару секунд не мог сообразить, где я. Понимание вернулось медленно, но неотвратимо, как всегда бывает в таких случаях. Сна не было ни в одном глазу. Глянул на часы – восемь часов десять минут.