Валерий Большаков - Диверсант № 1. Наш человек Судоплатов

Ознакомительный фрагмент

– И мы победим! – сурово пропищала Краснобаева.

– Строго обязательно.

Тут, взревывая мотором, на «Олимп» забрался «газон», груженный свежими бревнами.

– Володя, к штабной землянке!

– Ага!

– Бойцы, перекур закончен, работа закипела!

И работа закипела.

Ночевка выдалась прекрасной, как в пионерлагере – палатки, сосны, костер… Встали рано – и за работу. Уже к обеду штабная землянка в три наката была «сдана», внутри установили буржуйку и растопили, чтобы выгнать сырость.

Судоплатов был бодр, даже та тревога и угнетенность, что преследовали его все последние дни «в новом старом теле», отошли на второй и третий план. Трудотерапия, да на свежем воздухе, – замечательная штука. После обеда (превосходной похлебки-жаркого с тушенкой плюс компот из сухофруктов) Павел взялся повышать обороноспособность базы «Олимп» – надо было закрепить в кузове «газона» 25-миллиметровую автоматическую зенитную пушку.

Конечно, лучше всего прятаться за пологом леса, но если все же Люфтваффе пронюхает, что на высоте прячутся «партизанен», то нелишним будет иметь кое-что для достойного ответа немецким бомберам.

Новенькое орудие не слишком впечатляло калибром, зато было громоздким и тяжеленным. Но Судоплатов с помощью Медведева и такой-то матери установил зенитку.

– Давай проедемся, – предложил он, – покажу тебе летное поле. Кто у нас зенитчик?

– Я! – откликнулся самбист Сапаров.

– Садись. Посмотришь, куда выкатывать пушку – с высоты не очень-то постреляешь. Деревья мешают.

– Ага!

«Покататься» напросились еще трое – Шатов, Мазуров и Муха. Они привели железобетонный довод: нельзя же отпускать в лес командира без охраны. Спустившись и объехав болото, грузовик выкатился на просторный луг.

– Надо будет тут походить, – сказал Павел, – все бугры и кочки срезать, а ямы заровнять.

– Самолет! – сказал Шатов.

– Самолет тут сядет спокойно…

– Да нет! Вон там самолет! Не наш!

Судоплатов глянул в небо. Вверху медленно кружил двухбалочный «Фокке-Вульф-189», тот самый, который наши бойцы прозовут «рамой». «Рама» могла парить выше семи тысяч метров, но эта вила круги в километре над землей, да как бы не ниже.

– Сапаров! – резко приказал Павел. – Сбить гада!

Зенитчик растерялся.

– А как же…

– Выполнять приказ!

– Есть!

«Фокке-Вульф» закладывал вираж, пока Сапаров лихорадочно крутил штурвальчики, наводя орудие. Шатов запрыгнул в кузов, чтобы помочь. Резкое грохотанье и звон падающих гильз озвучили очередь из шести снарядов. Наверное, с перепугу Сапаров попал с первого раза, и очень удачно – задымил правый двигатель «рамы», полетели осколки стекол кабины, даже переломилась одна из балок. Самолет стал терять высоту, за ним потянулся серый шлейф бензина. Зенитчик добавил пару снарядов, но горючее так и не загорелось.

– Сбил! – заорал Шатов. – Ленька, ты его сбил! Ура-а!

В ту же минуту от падающего самолета отделилась черная фигурка, тут же распустившая белый парашют.

– Володя, газу! Шатов и Муха – берете парашютиста, а мы к самолету!

– Есть!

– Да куда вы! В кузов давайте, подбросим чуток, нам по дороге!

Взрыкивая мотором, «ГАЗ-ААА» кинулся вдогонку за самолетом. Силуэт «рамы» мелькал за кронами деревьев, потом показался пилот под куполом парашюта.

– Шатов, Муха!

Оба спрыгнули и почесали лесом. Шофер не стал дожидаться приказа, погнал машину вперед. Долго ехать не пришлось – «рама», пропахав землю на большой поляне, затормозила, врезавшись в деревья. Одно крыло дыбом, другое вовсе отвалилось, кабина вдребезги.

– Сапаров, попробуй снять пулемет, – сказал Судоплатов, покидая кабину, – а мы фотокамеру поищем.

Искать долго не пришлось – аэрофотоаппарат «Райхенбильдкаммер» находился в специальном гнезде, откуда его Павел и вынул со всеми предосторожностями – нельзя было засветить пленку.

– Сапаров, что там?

– Тут… этот… стрелок, – ответил зенитчик изменившимся голосом. – Я его… убил.

Судоплатов подошел и положил руку на плечо.

– Эта «рама», Леня, – сказал он негромко, – снимала наши аэродромы, мосты, узлы на железных дорогах. Скоро начнется война, и любой боец, увидав в небе этот самолет, будет точно знать – скоро пожалуют бомбардировщики. Он фотографирует не на память, Леня. «Рама» снимает цели, чтобы потом налетели бомбовозы и штурмовики. Это наводчик. И ты никого не убивал, Леня, ты уничтожил врага – и спас кому-то из наших жизнь. Ведь этот немец больше не будет стрелять.

– Да я понимаю… – вздохнул зенитчик.

– Пойдем.

– Сейчас я, тут еще патронов куча…

Нагруженный трофеями, грузовик развернулся и двинул обратно. На дорогу, вернее, на пространство, не занятое большими деревьями, по которому и проезжал «газон», выскочил Муха.

– Поймали! – радостно доложил он. – Чего с ним делать?

– Расстрелять, – спокойно сказал Судоплатов.

Глядя на вытянувшееся лицо Данилы, он холодно добавил:

– Мне этим заняться?

– Нет-нет! – заторопился Муха. – Мы сами!

Он скрылся в кустах, а пару минут спустя сухо ударил выстрел. Вскоре оба бойца вернулись.

– Его нельзя было оставлять в живых, – объяснил Павел, – он мог навести на базу немцев, а эти нам тут не нужны.

– Да я ничего… – промямлил Данила. – Просто… пленный же.

Павел усмехнулся.

– Там, – указал он на запад, – Польша. Еще дальше – Германия. Фашисты на своих и на захваченных землях строят не только аэродромы и доты, но и концлагеря. Лагерей и у нас хватает, вот только есть большая разница… Например, в Польше стоит такой концлагерь – Аушвиц, он же Освенцим. Там в бараках десятки тысяч заключенных мрут от голода и болезней, от тяжелой рабской работы, от избиений и пыток. Людей, к примеру, по четыре человека помещают на всю ночь в «стоячую камеру», размерами девяносто сантиметров на девяносто. Либо сажают их в герметичные карцеры, где люди умирают от удушья. Но мучают не всех. Если привезенные к работе непригодны, их отправляют в газовые камеры – загоняют сразу сотни детей, стариков, женщин, больных и пускают отравляющий газ. Трупы сжигают в крематориях – по пять тысяч в сутки. Очень не везет карликам, беременным и близнецам – на них ставят медицинские опыты. Например, удаляют какой-нибудь орган из организма и следят за тем, как человек загибается. Или испытывают на людях ядохимикаты. Или вскрывают живых младенцев, или впрыскивают детям в глаза всякую гадость, чтобы изменять цвет, или просто выкачивают из малышей кровь, чтобы делать переливания доблестным солдатам Вермахта, – поглядев на изрядно побледневших бойцов, Судоплатов усмехнулся: – Я перечислил лишь некоторые из мерзостей, которые творят фашисты в своих «лагерях смерти». Это нелюди, понимаете?