Дорога к фронту - Андрей Львович Ливадный

такую армаду, разбить построения, навязать свои условия боя, увлечь истребители прикрытия к земле под зенитный огонь, — это не просто смелость! Героизм!

— Ладно. Нашелся заступник! Мне нужны победы наших летчиков, понял⁈

— Так точно!

— Вот и работай! Людей я тебе выделил. Приведи аэродром в порядок! К утру доложишь сколько машин в строю!

Хлопнула дверка машины, а вскоре гул мотора начал удаляться.

Я с трудом встал, отряхнул прилипшие к форме пожухлые травинки. Свинцовое безразличие медленно отпустило. Смысл только что услышанного достучался до сознания, вызвав недоумение и злость.

Из сумерек в круг неровного света от продолжавшей гореть лужи топлива, шагнул незнакомый капитан. Высокий сухощавый, я бы даже сказал: тощий.

— Докладывай! — обронил он.

— Младший лейтенант Скворцов! Вдвоем с младшим лейтенантом Захаровым вылетели на патрулирование линии фронта. Заметили бомбардировщики и перехватили. Потерял ведомого из вида при атаке, — ответил я.

Больше мне добавить нечего.

— Где капитан Нестеров?

— Погиб при штурмовке немецкого аэродрома.

— Кто приказал вылететь на патрулирование?

— Никто. Сами решили. Днем перехватили девятку «Юнкерсов». Сбили двух «лаптежников»[3] и одного «мессера» прикрытия. Пехота подтвердит.

— Да уже наслышан, — он вдруг запросто протянул мне руку. — Капитан Земцов. Николай Иванович. Твой новый командир.

— Товарищ капитан, что с Захаровым⁈ — не выдержал я, пожав его ладонь.

— Жив твой Захаров. Пошел на вынужденную в поле, сел «на брюхо». Движок у него отказал. Видимо слишком резко дал газ — наверняка до форсажа.

— А как же регулятор постоянных оборотов? — машинально удивился я. — Он же автоматически регулирует шаг винта и предохраняет двигатель от перераскрутки![4]

— Может что заклинило, — пожал печами Земцов. — Подробностей не знаю. Техники разберутся. Сейчас батальон аэродромного обслуживания подтянется. Бойцов я в него набрал из окруженцев. Неопытные, но других нет. Еще нам две полуторки выделили. Вот одну из них за «МиГом» Захарова и отправим. Главное самолет поднять и поставить на шасси. Затем за хвост его, на жесткую сцепку и буксиром сюда, — он жестом подозвал старшину Потапова что-то ему сказал и снова обернулся ко мне: — Пойдем в штаб, обстоятельно все доложишь.

Уже стемнело. На западе то и дело вспыхивают зарницы. Оттуда доносится рокот. Изредка взлетают осветительные ракеты.

В штабной палатке мне довелось представиться пожилому старшему лейтенанту.

— Иверзев. Прохор Иваныч. Начальник штаба, — выслушав меня, в свою очередь отрекомендовался он.

Начштаба чем-то напомнил мне учителя начальных классов в школе. Хотя, кто его знает. Может ошибаюсь. Усталый вид, возраст и интеллигентная внешность еще ни о чем не говорят, но откровенно «стремные» вопросы мне не хочется оставлять на завтра. Лучше решить все сразу.

Я полез в нагрудный карман, достал и протянул ему удостоверение.

— Новое нужно.

— Дай взгляну, — он развернул, посмотрел, хмыкнул, затем поморщился, заметив покоробленную фотографию: — Скворцов, ну разве можно так с документами обращаться?

— А я виноват? Чуть сам не сгорел!

— Да ладно тебе, Прохор Иванович, — неожиданно вступился за меня Земцов. — Окруженцев вообще под честное благородное в штат зачислять придется, со слов, так сказать! У штабного писаря я видел «ФЭД»[5]. Реактивы для проявки на аэродроме наверняка найдутся, хотя бы от фотопулеметов[6]. — он склонился к начальнику штаба и что-то тихо добавил.

Иверзев спорить не стал, но буркнул:

— Документы беречь надо.

Я счел за благо промолчать. Снова неожиданно накрыла усталость. На миг даже все поплыло перед глазами.

— Садись и рассказывай, — командир подвел меня к дощатому столу, застеленному картой. — Вводи в курс. Где немецкий аэродром? При каких обстоятельствах погиб капитан Нестеров? Где вы перехватили «Юнкерсы»?

Я постарался ответить по существу. Очень хочется закончить дела и, остаться одному. В голове тесно от множества мыслей.

— Значит, того «мессера», который сжег Нестерова, ты подбил? — Земцов постоянно задает уточняющие вопросы. — Где именно? Покажи на карте.

Я обвел карандашом один из квадратов.

— Далековато за линией фронта. Пока не получу подтверждения, засчитан не будет, — неожиданно произнес командир. — Если получится, проверим место падения с воздуха.

Мне вдруг стало очень обидно. Едва не огрызнулся по инерции, но вовремя спохватился. Вспомнил, что во время войны многим летчикам не засчитывали сбитых. Главное — я живой. Ильюху прикрыл и за Нестерова отомстил.

Тем временем у одной из стен незнакомый сержант натянул кусок белой ткани.

— Иди, сфотографируйся на новое удостоверение и спать, — приказал Земцов. — Сухпаек получи. Полевую кухню я выбил, но она еще не прибыла.

— Да я есть не хочу.

— А надо, — не терпящим возражений тоном отрезал командир.

* * *

Через несколько минут я вышел на улицу.

Ночь расплескалась звездная. Полная луна взошла невысоко, выглядит на удивление крупной.

Тепло, но меня знобит. Линия фронта затихла. Изредка взлетит осветительная ракета, резанет отдаленная пулеметная очередь и снова наступает тишина, лишь в кустах щебечет птаха.

Палатки для личного состава притаились на краю летного поля. В лунном свете чернеют свежие воронки, — остались после утреннего налета «сто десятых».

Кажется с того момента, как меня контузило близким разрывом, прошла целая жизнь. Неужели это происходило каких-то десять часов назад⁈

Хорошо, что сейчас рядом никого нет.

Мне многое надо обдумать. Хотя о чем теперь размышлять? Я принял решение, и оно уже навсегда. По крайней мере в ту ночь мне так казалось.

Я присел на скамью, сколоченную из неструганых досок.

Несмотря на близость линии фронта, тишина временами действительно стоит оглушающая. Лениво помигивают звезды. Смотрю в небо и не вижу ни одной движущейся точки. На орбитах пусто. До запуска первого спутника Земли еще шестнадцать лет.

Мне вдруг снова стало не по себе. Вытащил тот самый кругляш с чипами, завернутый в листок с моим адресом. Хотел, но не успел отдать его Ильюхе. Но ничего. Вернется — отдам. Лучше с этим не тянуть.

Внимательно осматриваю странное устройство. Искорка индикации в нем погасла, а надпись, появляющаяся при фокусировке зрения, изменилась:

«Потеряна темпоральная линия. Трансляция нейроматрицы невозможна. Прогноз на восстановление функций не определен».

Значит так тому и быть. Но задуматься о происходящем все же надо. Технология выходит за рамки моего понимания. Однако она развита и апробирована, — с фактом переноса матрицы сознания не поспоришь. Вот только мне непонятно, как это происходит? Должен ли был младший лейтенант Скворцов погибнуть при крушении «И-16»? Если да, то получается, что мое сознание, заместив его рассудок, сумело сделать чуть больше? Как минимум, выжить? Но это же вмешательство в историю! Как же теперь быть?

Вопросы без ответов. Их надо задавать тем, кто разработал технологию перемещения нейроматриц. Уж они-то точно должны понимать последствия. Значит риски просчитаны и ничего необратимого не произойдет? Или мое