Птица малая - Мэри Дориа Расселл

Позже, пожив немного в Гайжуре, он лучше понял ограничения, наложенные на деревенских руна; в тот момент он не мог даже заподозрить их существование. Они отдавали младенцев. На каком-то уровне они знали, что им не позволят оставить этих детей. Однако разгул жизненных соков, вызванный неестественным для планеты огородничеством и более питательной пищей иноземцев, заставил их обратиться к своим супругам и привел к ожидаемому следствию.

– Руна размножаются в соответствии с качеством питания, – сообщил Сандос иезуитам. – Впоследствии я понял это, и Супаари подтвердил мой вывод. Система уравновешена за счет того, что руна обычно не испытывают полового желания. Они живут семейной жизнью, но не размножаются, пока этого не захотят жана’ата. Обычно уровень жира в их организмах невысок, они совершают походы к естественным источникам питания. А на это нужна энергия, так ведь? Наш огород нарушил равновесие.

Он внимательно посмотрел на лица, чтобы убедиться в том, что его поняли.

– С этим трудно согласиться, но тем не менее это так. Видите ли, жана’ата не держат руна в загонах и не порабощают их. Руна работают в рамках культуры жана’ата, потому что хотят этого. Их воспитывают соответствующим образом, и это нормально для них.

Когда общий телесный статус деревни достигает соответствующего уровня, им добавляют еды, добавляют калорий, что приводит самок в состояние эструса…

Внезапно Джулиани припомнилась фраза из отчета.

– Страдательный залог, – проговорил он. – Помню, я удивился, когда прочитал об этом. Доктор Эдвардс писала, что пары для размножения подбирались совсем не так, как пары для жизни.

– Да. Тонкая разница. Пары для размножения подбирают для них генетики жана’ата. Руна подбирают тех, с кем хотели бы вступить в брак, однако размножаются по нормам жана’ата. – Он усмехнулся, недобро так. – Но, если подумать, это вполне гуманная система по сравнению с тем, как мы, люди, размножаем мясной скот.

Фелипе Рейес побледнел и выдохнул:

– О Боже мой.

– Да. Теперь вы поняли это, не так ли? – Сандос посмотрел на Фелькера, до которого еще ничего не дошло. Наконец Фелькер закрыл глаза.

– Теперь вы поняли, – повторил Сандос, наблюдая за реакцией Фелькера. – Уровень жизни в городе для специалистов чрезвычайно высок. Однако ничего не теряется. Если случка не дала нормального результата, то отпрыск изымается со всей возможной скоростью, чтобы не успела сформироваться эмоциональная связь. И идет на телятину, если можно так выразиться.

При взгляде на Иоганна Фелькера казалось, что его вот-вот стошнит.

– Деревенские руна в известной мере более удачливы. Они собирают еду, волокна и прочую растительную продукцию во многом так, как жили бы без участия жана’ата в своей жизни. Размножение их строго контролируется, однако на них никто не охотится, как в предысторические времена, если не считать редкие набеги браконьеров ВаХаптаа, которые эксплуатируют руна по старинке, как общедоступную пищу. Нам это сказал Супаари. Когда это случилось? Примерно через два дня после того, как были убиты Энн и Д. У. Я использовал термин браконьер, не понимая, что он предполагает существование легального механизма использования мяса.

– Это не имело бы никакого значения, Эмилио, – проговорил Джон. Сандос вдруг встал и начал расхаживать по кабинету.

– Нет. Это не помогло бы. Я это понимаю, Джон. Было уже слишком поздно. Огороды были посажены. Дети зачаты. Повсюду. По всему Инброкару. Даже если бы я понял это в тот самый день, когда услышал от Супаари, – это не составило бы никакой разницы.

Эмилио остановился перед Фелькером.

– Мы попросили разрешения. Мы учли воздействие на экологию. Мы всего лишь хотели прокормить себя, хотели не обременять собой деревню.

Он умолк и с полной искренностью добавил:

– И мы хотели получить знакомую еду. Никто не видел в этом ничего плохого. Даже Супаари. Но он же плотоядный! Он считал, что садик мы растим для забавы. Ему даже в голову не приходило, что мы намереваемся выращивать свою пищу.

Отец-генерал откинулся на спинку кресла.

– Расскажите, что произошло.

Поднявшись на ноги, Эмилио долго смотрел на Джулиани, словно бы не решаясь начать.

А потом рассказал следующее…

* * *

ОФИЦЕР ЖАНА’АТА явно был предупрежден о несанкционированном умножении числа руна и приказал вынести младенцев вперед. Это было сделано почти в полном молчании. Плакали только немногие дети постарше, вроде Аскамы. Людей спрятали в середине толпы. Они могли бы так и остаться незамеченными, если бы София не вышла вперед, думал Сандос. А может, и нет. Запах людей мог быть замечен за считаные мгновения даже в том случае, если бы они не привлекали к себе внимания.

– Мы не имели никакого представления о том, что должно было произойти. Мы вышли на равнину, потому что все вышли, – продолжал Сандос. – Среди нас только Марк видел других жана’ата кроме Супаари, и приход патруля очень пугал его. ВаКашани просили нас оставаться в середине, и Марк полагал, что это правильно. Он был очень взволнован. Он сказал мне, что видел в городе что-то особенное, но не был уверен в том, что правильно понял смысл.

Манузхай велел нам не волноваться, но я так и не понял, что он имел в виду. Я видел только то, что Марк испуган, но сами руна как будто бы воспринимали ситуацию спокойно. А потом патрульные начали убивать младенцев.

Эмилио сел и закрыл лицо ладонями. Брат Эдвард отправился в туалет за програином, но когда он вернулся с таблетками, Сандос уже говорил и не стал обращать внимания на баночку, которую Эд поставил рядом с ним.

– В еврейском языке есть такое понятие, – говорил он. – Eshet chayil, доблестная женщина. София поняла, что происходит, раньше всех нас.

– И выступила с протестом, – проговорил Джулиани, осознавая, каким образом понятие насилия оказалось связанным с иезуитской миссией.

– Да. Я слышал, как она первой сказала эти слова и как потом их подхватили ВаКашани, заведшие нараспев: «Нас много – их мало». Она произнесла их и шагнула вперед. – Он видел ее ночами во снах: гордая голова, княжеская поза. – Она подняла одного из младенцев с земли. Думаю, что командир жана’ата был настолько ошарашен ее появлением, что в первый момент просто не мог шевельнуться. И тут вся деревня рванулась вперед спасать детей, a когда шевельнулись руна, немедленно отреагировал и патруль.

Он часто дышал, глядя в стол округлившимися глазами.

– Началась кровавая баня, – закончил Сандос.

Фелькер наклонился вперед:

– Быть может, вы хотели бы остановить наше заседание?

– Нет-нет. Мне нужно закончить эту тему. – Подняв голову, Эмилио посмотрел на баночку с програином, однако не прикоснулся к ней. – Патруль, мне кажется, на какое-то время потерял власть над собой. Полагаю, что это спровоцировал шок, вызванный нашим появлением и бешенством, пробужденным откровенной непокорностью руна. A слова Софии просто вселяли в них ужас. Вы должны понять, что жана’ата также жестко ограничивают число представителей своего рода тем числом, которое может поддержать принятая у них система воспроизведения. Структура их населения строго соответствует количеству хищников в естественных условиях, составляя примерно четыре процента от количества голов, так сказать, дичи. Супаари объяснил это мне. Поэтому услышать голоса руна, выкрикивавших: «Нас много – их мало», было для них чем-то вроде кошмара.

– Поверить не могу, что вы защищаете их, – выпалил потрясенный Фелипе. Завязался общий разговор, помянули и стокгольмский синдром. Пока шум продолжался, Эмилио сидел, обхватив голову руками. И вдруг с силой, но мягко, чтобы не повредить протезы, опустил кулаки на стол и спокойно проговорил: – Если этот шум будет продолжаться, мне придется уйти.

Все немедленно умолкли, и он облегченно вздохнул.

– Я не защищаю их. Я пытаюсь объяснить вам, что там произошло и почему. Но это их общество, и они сами платят цену за свой образ жизни.

Жестко посмотрев на Рейеса, он потребовал ответа:

– И сколько же людей, Фелипе, проживает сегодня на планете Земля? Четырнадцать миллиардов или пятнадцать?

– Уже почти шестнадцать, – негромко ответил Фелипе.

– А на Ракхате нет нищих. Нет безработицы. Нет перенаселения.