Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

Гена – мужик на моей последней работе, в общем-то, он был Геннадий Алексеевич, и ему было уже далеко за пятьдесят. Но выглядел он намного моложе своих лет, а если взглянуть на него сзади, со спины, то вообще смотрелся как юноша – крепкий, поджарый, скорый на подъем и легкий на ноги. Под его неизменно черным хлопчатобумажным поло, в котором он сновал по офису, угадывались, переливаясь как ртуть, каменные бугры натренированных мышц и бицепсов. Занимал он у нас должность что-то среднее между мастером на все руки и завхозом, ну и еще «сделай так», «принеси то», « передай се», «подделай это», наверное, поэтому для всех он бы Гена. Он нисколечко не обижался на такое панибратское поведение молодняка, составляющего основу рабочего коллектива нашей фирмы, и никогда не настаивал на том, чтобы к нему обращались сообразно его возрасту – по имени-отчеству и на «вы». Сроду не хныкал, не жаловался на то, что устал от того, что загружен работой по самое «не балуй», хотя так оно и было. Для него ни в чем не было проблем, со всем справлялся с неизменной располагающей улыбкой. На службу приходил и уходил с хорошим настроением и от души делился им с нами – его сослуживцами. Всегда приветливый. Вот такой был Гена.

Как на грех, хозяин определил свою племяшку на пост замдиректора нашей «шараш»-конторы, видимо, считая, раз близкая родственница, значит, заинтересована будет за порядком приглядывать да и дисциплину в коллективе поддержит на должном уровне. Наша новая замдиректора была из молодых да ранних – не так давно девушка Юля, так ее звали от рождения, а для нас плебеев – Юлия Сергеевна – закончила какой-то «охренительный» университет за рубежом, что-то там по менеджменту, кажется, даже в Англии, и очень кичилась этим. Внешне статная и красивая – из породистых, но сука редкостная. Таких еще поискать надо.

Очень ретивая – с места в карьер. Требовательная до мозгоклюйства. Все бы ничего, но ее слишком часто заносило от собственной значимости и она переходила ту тонкую грань, когда строгая требовательность руководителя к работнику перерастала в обычное хамство. Взаимоотношения с персоналом Юлия Сергеевна выстраивала по принципу «я начальник, ты дурак». Ко всем обращалась на «ты». Зато к ней мы должны были, естественно, обращаться на «вы». И требовала, чтобы любая ее прихоть была выполнена в сию же секунду и беспрекословно, несмотря на то что зачастую ее распоряжения были, мягко скажем, спорные, если не сказать больше. И сильно «попахивали» самодурством.

Отношения с Геной у нее как-то сразу не сложились. Он был человек хоть и подневольный, но независимый и не перед кем прогибаться не собирался, что сильно раздражало Юлию Сергеевну. Ей, видимо, хотелось, чтобы любой сотрудник нашего офиса при виде такой крутой начальницы падал ниц, упираясь лбом в пол, и не смел поднять глаз, пока она не пройдет – этакая столбовая барыня, дворянка местного пошиба.

Ну и как-то после очередного заскока Юлечки Гена не выдержал и высказался в том плане, что все то, что она приказала ему сделать, – это как бы полная хрень, и вообще, все можно сделать по-другому, гораздо проще, а лучше этого вообще не делать, потому что это на самом деле глупость несусветная.

– Ты хочешь сказать, что я дура? – сверкнув глазками, надув губки, уперев руки в боки, с вызовом спросила Юлечка Сергеевна.

– Зато вы очень красивая, – тут же отреагировал Гена, пытаясь свести разгорающейся конфликт к шутке.

Народ прыснул со смеху. Юля шутку не оценила, обвела всех уничижительным взглядом, заставив замолкнуть не в меру веселящихся.

– Ну-ну, – прошипела она многообещающе и удалилась, но по ее походке, гордо вздернутому припудренному носику было понятно – эта не простит.

И точно, не простила. Вскорости Гену обвинили в краже двух пачек бобового кофе для офисной кофе машины. Конечно, это была неправда, все, кто даже поверхностно знал Гену, смело могли поручиться головой, что тот никогда и ни за что чужого не возьмет, но наш хозяин почему-то разбираться не стал, а, приняв этот грязный поклеп за правду, тут же издал приказ об увольнении Гены, да еще и с волчьим билетом.

Юлечка Сергеевна вышагивала по офису с видом триумфатора.

– Ты, – ткнула она пальцем в Гену, – Зайди в отдел кадров, сдай ключи, пропуск и забери свою трудовую книжку. Сегодня, так и быть, доработаешь, а с завтрашнего дня можешь искать себе новую работу, хотя не знаю, какому нанимателю нужен такой сотрудник. Если мне позвонят и спросят про тебя, ты уж извини, но придется рассказать им всю правду. А что делать? – злорадно улыбаясь, изгалялась она вовсю.

Как Гена ей тогда не втащил, ума не приложу. Гену жалели все, но такой, особой жалостью. Во взглядах рядовых сотрудников явственно читалось: «Не повезло Гене, классный мужик, конечно, но сам виноват. Зачем конфликтовать с начальством? Надо было не выстебываться, а сопеть себе в две дырочки. В его возрасте найти хорошо оплачиваемую работу сложно, и вообще, как здорово, что уволили не меня».

Когда Юлечки Сергеевны не было на горизонте, сочувственно хлопали Гену по плечу, натянуто улыбаясь, говорили, чтобы он не переживал, все у него образуется. Но как только Юлечка Сергевна, этот недоделанный руководитель, появлялась, тут же шарахались от Гены как от прокаженного и старательно отводили глаза, а вдруг начальство заподозрит в симпатии к изгою? Неизвестно, как это все обернется впоследствии. Мне было очень стыдно за такое поведение своих коллег. Несмотря на то что Юлия ошивалась тут же, неподалеку, я подошел к Гене и предложил ему сегодня вечерком после работы хряпнуть у меня дома.

Тот посмотрел на меня с интересом и согласно кивнул.

– Можно.

Взяв две пол-литры и прикупив нехитрую снедь, расположились у меня. Вначале пили молча, не зная, о чем поговорить, лишь изредка обмениваясь дежурными фразами. Я вспомнил, что наш кадровик Ритуля рассказывала про Гену, что тот воевал в Афгане и даже награжден. Сам же он об этом факте из его биографии никогда не упоминал. После нескольких рюмок алкоголь слегка расслабил, я набрался смелости и задал вопрос, который меня давно мучил:

– Ген, скажи, вот ты воевал. Как там было?

Гена пронзительно посмотрел на меня. Потом задумался на время, ушел в себя.

– Да ты знаешь, Олежек, по-разному. Всего хватало. Тяжело, страшно, больно, горько, а иногда и смешно. Нас же за реку отправляли еще пацанами сопливыми – восемнадцать, девятнадцать лет. Учебку прошли – и вперед с песней выполнять интернациональный