Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка

Я вступил в город, который теперь напоминал кладбище. Улицы были усыпаны телами, и почти все они принадлежали горожанам. Отовсюду неслись женские крики и довольный гогот солдат. Горе побежденным… Здесь лишь немногие могли взять в руки оружие. На всю Ольвию — человек триста. Еще с полсотни воинов валялось в лихорадке, а за стеной снежок заметал десятки свежих могил. Тут тоже совсем недавно прошла оспа. Если бы ворота были целы, то и трех сотен за глаза хватило бы для обороны. Мы просто передохли бы под этими стенами от голода.

— Ворота чините и занимайте дома, — скомандовал я. — Устраивайтесь надолго, подполковник.

— Все сделаем, ваше сиятельство, — преданным взглядом уставился на меня Мазовшанский. — Вы-то сами куда теперь?

— Пойду с аварскими тысячами на восток, — пожал я плечами. — Опустошим все, до чего дотянемся, а оттуда по льду Днепра уйдем на север. Назад нас болгары не пропустят, да и есть там уже нечего. Поднимемся до края лесов, а оттуда повернем на запад. Возьмем Галич и двинем домой через Торуньский перевал.

— Безумие! — крякнул Мазовшанский. — У вас, ваша светлость, осмелюсь сказать, точно мозги набекрень. Но может сработать… Такое ведь даже в горячке не представить…

— Гонцов в Измаил срочно послать нужно! — спохватился я. — Отряжу пятерых. Рисковать нельзя. В Братиславе никто не знает, чем мы тут занимаемся.

— Не доверяете? — понимающе хмыкнул княжич.

— Имею для этого все основания, — холодно ответил я.

Наши нобили думают, что я разгромлю кочевья, а потом вернусь назад тем же путем. Нашли дурака. Там меня уже арбалетчики ждут. Я до Братиславы просто не доеду…

* * *

— Как взял Ольвию?

Маршал Драгомиров вертел в руках сообщение из Измаила и не верил своим глазам. Они там что, пьяные все? План ведь был совсем другой. Тоже безумный, но не настолько же.

— Ах ты ж…! — маршал даже рот раскрыл, пораженный внезапной догадкой. — Надул нас! Как последних дурней надул! А я еще понять не мог, зачем ему три батальона пехоты? Думал, пусть его…. Обгадится погуще… Вот ведь говнюк! Ох и его сиятельство подзаборное! Всем носы утер!

— Ваше превосходительство! — в дверь просунул голову ординарец. — Вас великий логофет к себе требуют. Незамедлительно.

— Интересно, зачем бы я старому хрычу понадобился? — зло хмыкнул маршал, бросая донесение на стол. — Неужели мальчишка еще что-то затеял? Если так, я за него пойду свечку поставлю. Он же нас всех спас. Прямо сразу же и пойду, как только меня пинком из маршалов вышибут. Если он еще что-то такое же сотворит, мне точно не усидеть.

— Коня мне! — рявкнул он и выскочил на улицу, зло хлопнув дверью.

Уже минут через десять маршал небрежно кивнул хорутанину у ворот, что вытянулся при виде него, и проскакал в сторону правого крыла, где и сидел великий логофет. Во всем этом немалая тонкость есть. Его ведь могли и к главе Ордена вызвать, и тогда в Черный город ехать пришлось бы. Там у князя-епископа Яромира II тоже рабочие покои были, недалеко от пыточной. Его Блаженство крики испытуемых никогда не пугали. Но раз сегодня вызывает логофет, то разговор пойдет в мягкой, и даже дружеской обстановке. Многоопытный царедворец в таких вещах не ошибался никогда, а потому и сидел на своем месте уже очень давно. Прямо с того самого дня, как его предшественник погубил под Киевом два легиона. Да, сегодня его Блаженство был заботливым дедушкой. Вон, даже самолично заварил новомодный чай, корзинку на стол поставил с пирожками, и варенье… М-да, если уже и варенье в дело пошло, то совсем плохо…

Аскетичный кабинет императора Само всегда вызывал у нобилей недоумение. Неужели такой человек работал в покоях, достойных подьячего? Все дивились, но сказать вслух ничего подобного не смели, ибо немыслимо это. Просто почтительно пялились на голый камень стен и коровью шкуру, испещренную значками. Ах да, камин! Глупая забава, источник чада и сажи. Они никогда этого не понимали.

— Что думаешь? — спросил князь-епископ и лично налил чай в чашку маршала. Это было огромной честью, и это окончательно испортило тому настроение.

— Я думаю, его светлость Станислав покрыл себя бессмертной славой, — не стал притворяться маршал, — но он же и втянул нас в большую войну.

— Война неизбежна, Вадим, и ты это знаешь, — ответил князь-епископ, помешивая ложечкой в чашке. — Мой племянник лишь ударил на опережение.

— Чего вы от меня хотите, ваше Блаженство? — в лоб спросил маршал. — Я уже понял, что его светлость метит в герои, подобно Мечиславу Великому. Тернистый он выбрал путь. Пожелаем ему удачи.

— Ему на этом пути понадобится маршал, — мягко сказал князь-епископ, глядя на собеседника с ласковой усмешкой. — Ты был когда-то неплох, Вадим. Я это хорошо помню. И вот сейчас пребываю в раздумьях, как доложить его царственности о произошедшем. Сам понимаешь, одно дело, когда мальчишка совершил подвиг, а маршал всецело способствовал ему в этом. Все организовал, провел чистку интендантов в легионах…

— Всех? — пересохшим голом спросил маршал.

— Всех, — кивнул князь-епископ. — Все до одного воры, и ты это знаешь. Родовитых разжалуем в солдаты, а тех, кто из черни выслужился, повесим. Ты повесишь, Вадим… И ты разжалуешь…

— Так точно, — просипел маршал, представляя, в какое дерьмо его затягивает этот престарелый любитель пирожков с повидлом.

— Кстати, ты знаешь, что Банины отказались от своего племянника? — спросил вдруг Яромир. — Заявили, что род не имеет отношения к его преступлениям. Они даже его контракт выкупать не станут. Он дослужит свой срок солдатом.

— Это… весьма предусмотрительно с их стороны, — криво усмехнулся Драгомиров. — Но их можно понять. Я так понимаю, что отказаться у меня не получится?

— Ну почему же? — всплеснул руками Яромир. — Можешь, конечно. Просто тогда мой брат узнает всю неприглядную правду. Я прямо сейчас иду к его царственности и со смехом рассказываю, какие вы все дураки, и как всех надул шестнадцатилетний мальчишка, который сделал то, что вам оказалось не под силу. Уверен, брат посмеется. У него так мало поводов для веселья. Три батальона рвани с границы и четыре тысячи пастухов с луками взяли сильнейшую крепость болгар. И заодно залили кровью всю степь, пока каган