Близнецы. Том 1 - Дарья Чернышова

обратился к подмастерью. – Она едва созревшая. От какого-то из лекарств, скорее всего. Уклейка!

– Мм?

– Что вы тут применяли в последние дни?

– А! Молодец, что напомнил. Сейчас подойду.

– Крапивой поили? – спросил Алеш, с трудом удержавшись от ядовитого замечания.

– Нет. А надо?

Они обменялись парой взглядов и жестов, из которых стало понятно, что Уклейка знает что-то, чего он не знает, и мелкие высыпания не считает проблемой.

«Может, на ее месте и я не считал бы. Но я не на ее месте».

Растерянный взгляд Ремеша метался между ними обоими, и Алеш пообещал, что изложит ему суть беседы чуть позже.

– А зачем крапива? – полюбопытствовал подмастерье. – От нее же бывает как раз такая дрянь.

– Это только от свежей. Ты никогда не ел крапивных щей?

– Ни разу.

«Действительно, Ремеш из Белой Дубравы, с чего бы тебе хлебать крапивные щи. Я иногда забываю, с кем разговариваю».

Тавин бросил через две узких койки:

– А чем, ты думаешь, нас кормили в замке?

– А, – понимающе квакнул Ремеш. – Ну, значит, ел.

Когда у знахарки появилось время на юнца-аллергика, он от звука ее шагов и позвякивания колец над бровью начал вжиматься в промятый лежак. Одной рукой Уклейка шлепнула больного по плечу, а другой, игнорируя стоны, резко содрала с его шеи засохшую припарку. Рана осталась чистая. Алеш, размешивая в воде толченую крапиву и наблюдая за витающим в воздухе мотком бинта, произнес задумчиво:

– Какие любопытные методы.

– Что, на лекциях такого не рассказывали? – съехидствовала Уклейка.

– Я не учился в академии.

– О, ну хоть кто-то. А то кругом академиков больше, чем нормальных людей.

«Ты тоже заметила? Настоящий кошмар».

Алеш подал Уклейке горячую миску, а больной, закрыв глаза, тяжело вздохнул.

«Это твоя беда, что ты устал бороться. Она-то явно только начала».

Они торопливо перемещались вдоль коек, как в танце, то тут, то там сходясь и расходясь, и только изредка обменивались парой коротких фраз. В очередной раз приблизившись, Уклейка шмыгнула носом и с любопытством отметила:

– Дорогущие, наверное.

– Что?

– Перчатки. Такая тонкая выделка. Где достал?

– Убил придворного лекаря.

– Понятно.

Сделав пару кругов вдоль дощатых стен амбара, Алеш снова вернулся к Тавину. У того уже слипались глаза от травяных отваров, и он с трудом выговорил:

– Поезжайте, мастер. Тут совсем близко. Проследите, пожалуйста, чтобы те двое друг друга не убили.

– Это в моих интересах.

Гвардеец кивнул и уронил голову на подушку. Уклейка заглянула под бинт на его руке, угукнула и, поманив Алеша пальцем, направилась к выходу из амбара.

– Куда мы?

– Совет нужен.

– Мой?

– Ну да. Ты вроде бы не совсем бестолковый.

«Большое спасибо!»

Она привела его в стоящий по соседству дом, оказавшийся уже нежилым, и, потопав в сенях ногами, прошагала в угол, где чернела открытая дверь в погреб.

– Там у вас мертвецкая?

– Вроде того. Не бойся. Сейчас покажу тебе самую красивую женщину в мире.

«Опять? Как-то многовато „самых красивых женщин“ для такого маленького мира, как наш».

Когда Алеш в последний раз слышал об этом титуле, он по традиции принадлежал Лукии Корсах. Однако две другие блондинки – ее невестка Ильза и посланница царицы Ясинта, – кажется, все же соперничали за высокое звание в умах благородных господ.

«А мы над этим подшучивали, помнишь, родная?»

Алеш без колебаний шагнул в темноту.

Умерший сегодня старик встретил его первым, у самой лестницы. Чуть дальше лежали, на локоть друг от друга, еще несколько тел – все на вид двух-трехдневные.

«Осуждаю. Я жег костры каждый день. Если беречь дрова, их некому будет рубить».

Он высказал свои соображения Уклейке, и она ответила:

– Это, конечно, здорово, но совет мне нужен по другому поводу. И вообще-то я на них ставлю опыты.

– Правда? Какого рода?

– А вот смотри.

Она скрылась за тонкой перегородкой, и Алеш, последовав за ней, инстинктивно прижал маску к носу.

«Да тут неделя или даже побольше. Или недостаточно холодный погреб».

Два женских тела, полностью зеленых, лежали на скамьях и источали тяжелый дух гниения. Уклейка наклонилась и достала из-под деревянной ножки увесистый мешок, раскрыв его и предложив Алешу рассмотреть содержимое. Он растер кончиками пальцев мелкую муку и рискнул стянуть на секунду маску, чтобы принюхаться: нечто среднее между горечью и кислотой.

– Что это такое?

– При них было. – Уклейка кивнула на тела. – И немало. Они, кстати, умерли не от чумы.

– А от чего?

– От жажды.

Алеш нахмурился, но знахарка только исполнила пригласительный жест.

«Это что-то вроде дружеской партии в карты? Допустим».

Он повесил куртку на гвоздь у дальней стены и подошел к покойницам.

Может, при жизни их и называли красивыми – черты лиц теперь угадывались с трудом. Зато у обеих женщин были иссиня-черные, кудрявые волосы и одинаково вытянутые мочки ушей. Либо мать и дочь, либо сестры с приличной разницей в возрасте. Он задрал старшей тунику, чтобы увидеть живот. Все-таки мать с дочерью.

– Странный цвет у кожи, даже учитывая обстоятельства, – пробормотал Алеш, трогая длинные растяжки. – Мне кажется, или…

– Да. Они были смуглые, как батрак с покоса.

«Только для загара еще рановато».

И, что самое странное, у обеих от пяток и до самых колен тонкими черными полосками шли витиеватые узоры, подозрительно напоминающие чей-то корявый почерк. Алеш разглядывал его довольно долго, прежде чем убедился, что проблема не в почерке – ему просто вообще не знаком этот язык. Отрывки писем на хаггедском, в разное время замеченных им на столе у Отто, выглядели абсолютно иначе.

Он обернулся к Уклейке, потом опять к трупам и произнес:

– Хм.

– Ага. Скажи мне теперь, откуда эти красавицы? Подсказка: они не берстонки.

Алеш еще раз присмотрелся к дряблым телам.

«Ну, если это хаггедки, то я – Крушитель Черепов».

– Понятия не имею.

– Правильный ответ! – похвалила Уклейка. – Я тоже. Торгаш из Нагоски – вон он лежит, через стенку, – привез их в огромной корзине из-под снеди. Сам-то он не знал об этом, конечно. Ругался жутко, пока не слег.

– Нагоска – это же побережье. То есть они приплыли из-за моря?

– Даже если и так, я не представляю, на чем.

Алеш тоже с трудом это представлял.

Есть у берстонцев такая романтическая мечта – ходить по большой воде столь же легко, как по суше. Еще у берстонцев есть мечты попроще: вкусно поесть и крепко поспать, не опасаясь, что сосед стукнет ночью в темечко. Поэтому берстонские инженеры, случись им родиться талантливыми, строят и улучшают вещи для войны и торговли. Их интересуют в первую очередь реки, а не моря.

Но мечтатели