Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка

чем удивил князя-епископа несказанно. А что тут рассматривать? Это кабинет, в котором работал еще император Само, и тут почти ничего не изменилось. Тронуть здесь что-либо считали кощунством все князья-епископы, начиная с Берислава I. Тут было предельно аскетично, не то что в главном дворце. Епископ не чуял в пареньке страха, хотя и сам теперь понимал, что ждал его напрасно. Этот мальчишка, который заразил оспой мадьярский чамбул, зарубил в схватке два десятка воинов, а потом отрезал голову их хану, имеет с собственным страхом какие-то отдельные отношения. Ни бога, ни черта он не боится. Истинный сын покойного Остромира, упокой господи его душу…

— Ваше блаженство! — мальчишка с достоинством поклонился, и князь-епископ отметил, что поклон этот он отдал почти как равный. Вот ведь наглый засранец!

— Садись, Станислав, — произнес Яромир II, — разговор будет долгим.

— Я очень на это надеюсь, — усмехнулся паренек, и Яромир нахмурился. Его не оставляло ощущение, что это его изучают, как препарированную лягушку, хотя изучать планировал именно он.

— Ты дерзок, — вымолвил он наконец.

— Я не просился к вам в гости, преосвященный, — ответил паренек, — меня сюда привезли. — А там, в Торуни, между прочим, мой взвод остался. Душа болит за парней, знаете ли…

— Ты знаешь, кто ты, и хочешь вернуться назад? — удивленно откинулся в кресле князь-епископ.

— Нет, конечно, — усмехнулся юноша. — Я хочу получить гардероб, соответствующий моему положению, надеть шелковые чулки и разучить принятые в высшем обществе танцы. Я буду купаться в золоте, пить как лошадь и менять любовниц, исправно пополняя Сиротскую Сотню своими ублюдками.

— Ты издеваешься? — только и смог вымолвить князь-епископ. С ним никто и никогда не разговаривал так, и он не понимал, как себя вести. Все идет не так, как планировалось, совсем не так…

— Нет, просто шучу, — абсолютно серьезно ответил паренек. — У вас нет времени, преосвященный. У вас земля горит под ногами. Мне было плохо видно из той дыры, где я находился, что тут происходит. Но, судя по всему, дело принимает скверный оборот. Рассказывайте все, а я подумаю, чем смогу вам помочь.

— Убирайся! — прошипел князь-епископ. — Пошел вон отсюда! Тебя сейчас же отправят назад, сорвут погоны, и ты снова станешь обычным «мясом». Наглый ублюдок!

— Где порох, твое блаженство? — юный лейтенант подошел ближе и уставился на Яромира не по возрасту тяжелым взглядом. — Где пистолеты, мушкеты и пушки? Почему до сих пор войско разбито на легионы? Где пехотная терция? Где уланские полки, которые должны служить на восточной границе? Где рейтары? Вы кем со степью собрались воевать? Тяжелой пехотой и клибанариями? Поход на Киев вас ничему не научил? Вы тут спятили все? Где, в конце концов, тетрадь Берислава, где все это было записано?

Ответа паренек не получил, потому что у князя-епископа внезапно помутилось в глазах, и он осел в кресле, едва не потеряв сознание.

* * *

— Кажется, перестарался! — хмуро думал я, глядя на пухлого старичка с багровой физиономией, который обмяк и теперь бессильно моргал, не понимая, что происходит. — Не дал бы дуба. Тогда совсем плохо будет.

— От… откуда ты знаешь? — просипел князь-епископ, который смотрел на меня теперь с ужасом, который пришел на смену гневу. — Остромир тебе рассказал? Но ты тогда совсем мальчишкой был… не понимаю…

— Где тетрадь? — спросил я, нависая над ним. — Она цела?

— Да, — проглотив тугой комок в горле, ответил Яромир II. — Но несколько страница вырвано. Один из моих предшественников, князь-епископ Изяслав… он изъял их. Он посчитал, что появление пороха разрушит империю.

— Почему? — только и мог сказать я, поражаясь идиотизму собственных потомков.

— У него все равно выбора не было, — хмуро ответил князь-епископ, потирая грудь в области сердца. Ему, судя по всему, изрядно нездоровилось. — Когда изготовили первый мушкет и показали, что он может сделать с конным клибанарием… В общем, знать чуть было бунт не подняла. Князю-епископу пришлось пойти на этот шаг… У него был всего лишь один мушкет, да и то плохонький, и горстка пороха. Он не мог тягаться со всем войском, которое совсем недавно разгромило франков. Наши нобили сразу же осознали, чем для них закончится все это. Они станут никем, «мясом», подобным лимитантам. Теперь не нужно учиться с детства воевать копьем и мечом. Достаточно загнать пулю в ствол и выстрелить. И все! И нет воина, которого готовили десять лет! Немытый крестьянин может убить потомственного аристократа, воина в черт знает каком поколении! Этого они перенести не смогли и выставили ультиматум. А император и князь-епископ приняли его. Им просто некуда было деваться. Уничтожили все, что имело отношение к новому оружию… даже людей перебили… В тот момент это казалось возможным, ведь войско империи было сильнейшим в Европе. Вот так вот, Станислав…

— Хреново, — только и смог сказать я. — Но, думаю, еще не все потеряно.

— Ты кто? — пробормотал князь-епископ, который сжался в своем кресле в комок. — Ты дьявол во плоти? Изыди! Пропади! Именем господа нашего! Заклинаю тебя, нечистый!

— Наигрался? — устало посмотрел я на него. — Тетрадь где?

— Т…тут! — испуганно ткнул куда-то вбок Яромир.

— Помнишь, что в конце написано? — спросил я его. — «И когда империя снова окажется на краю гибели…». Ну же, вспоминай давай!

— «Он придет и спасет нас…», — прошептал старичок и отрубился окончательно.

Глава 9

Странное это ощущение, когда вскакиваешь за секунду до удара колокола на караульной башне, а он не звонит. Ты можешь валяться на мягкой перине, и никому нет до этого ни малейшего дела. Ни одна сволочь не посмеет побеспокоить отпрыска Золотого рода, пока он изволит почивать. А подушка-то до чего мягкая, видно, набита чистым пухом. Вот это жизнь! Тут, наверное, и пожрать дадут что-нибудь получше полбяной каши и ухи из плотвы.

Огромная комната с пышными занавесями на окнах и шелковыми обоями, которыми затянуты стены, была сплошь заставлена резной мебелью. Мне даже показалось, что ее сюда специально напихали, чтобы меня поразить. С ней тут явный перебор. И шкафы, и столы, и столики, и кресла, и даже книжные полки. В расстановке не прослеживалось ни системы, ни здравого смысла, но стоило все это великолепие безумно