Павел Дартс - Крысиная башня

Олег помолчал и задумчиво ответил:

— «Готовиться…» Когда Титаник уже дал крен — тут уже не о «готовиться» надо говорить, а о том, кто в шлюпку попадет… Но зачем? Оркестр по прежнему играет, огни сияют, и шампанское по-прежнему восхитительно… Так все себя и ведут, в большинстве. А зачем учиться плавать? Или иметь аптечку в автомобиле, огнетушитель? Только потому, что «заставляют»? А почему «заставляют»? Задумайся.

С детской верой, что «если об этом не думать — то ничего и не случится!» Ты говоришь «Ничего не случится». «Они…» Они так не думают — они просто не хотят об этом думать, боятся. Они вообще не думают ни о чем — как растения. Это — отмазка. Никто не «объявит писец». Он случится сам собой. И даже умереть можно по-разному. А они просто подсознательно боятся об этом думать. И потому и на меня обижаются, — что внутри сидит червячком мысль, что может быть, я прав… А это… Это очень некомфортно для них, — если я прав. И, чтобы этого не знать, не думать об этом, они даже и доводы мои не стали спрашивать, — типа, им неинтересно. А ведь они…

Громко, отчетливо щелкнул выстрел капсюля на лесной дороге, совсем рядом, за кустами.

Олега и Игоря как подбросило.

Оба поняли, что сработала сигналка, натянутая леской в проезде на поляну, где они обосновались.

— Какая-нибудь ворона точно поперлась на сон грядущий в сторону озера, всего леса им мало! Предупреждал ведь! — раздраженно сказал Олег, соображая, стоит ли вылазить и перезарядить сигналку, или плюнуть и лечь спать. Настороженно заворчал Граф, устроившийся в ногах, и уже дремавший. Мысленно матеря тупых теток, не соображающих куда прутся и забывающих предупреждения еще раньше, чем их услышали, Олег поворочался, вжикнул молнией противокомариной сетки на входе в палатку, и высунул голову, ожидая услышать голоса женщин и смешки мужиков; но вместо этого на полянке звучали чужие мужские голоса. Совсем чужие.

РАЗГОВОР С «БРАТАНАМИ»

Костер уже практически потух, только красным светили угли. Но луна и звезды, обычно незамечаемые за огнями большого города, здесь светили неожиданно ярко, достаточно чтобы ориентироваться.

Луч фонарика из палатки Тимура пробежался по полянке, осветив четверых субъектов, по-хозяйски расхаживавших между машин и палаток. Это были явно не отдыхающие — четверо не то парней, не то мужиков, теперь уже не таясь, не опасаясь разбудить, хозяйничали в лагере. Один из них звякнул посудой на столе, и, чавкая, стал жрать шпроты, таская их из коробочки по одной прямо пальцами. Кто-то приглушенно глумливо засмеялся.

— Че, водки нет? — послышался чей-то голос, — Да подожди, че ты жрешь-то? Голодный, штоль?…

И опять глумливый смех.

— О, фонарь… Запасливые, гыыы…

— Серый, сиди в палатке, не вылезай! — приказал Олег, торопливо надевая брюки. Свет он не зажигал.

— Ага, щаз! — возмущенно и испуганно ответил Сергей, также торопливо одеваясь.

— Э, вы кто такие?… — держа в руке зажженный фанарик, из палатки выбрался Тимур.

— Тимур, Тимур, ты куда! Не ходи! Тимур! — слышались из палатки приглушенные, вполголоса стенания Тамары.

Щелкнула, приоткрываясь, дверь джипа, тут же послышалось:

— Куда, Владик, не ходи; никуда не пойдешь!.. — и хлопок вновь закрывшейся двери машины.

Один из субъектов наконец разобрался с большим светильником, висящим под тентом над столом, повернул регулятор на максимум, и поляну залил белый свет. Отчетливо стало видно вторгшихся в лагерь самозванцев — двое парней, почти мальчишек, одетых по маргинально-молодежной моде в какие-то цветные майки и рваные джинсы, с нагло-развязными манерами, глумливым хохотком, шарились по вещам, сложенным под тентом возле стола. Мужчина лет тридцати пяти, с туповатым лицом олигофрена, в мятой китайской коричневой куртке с рваным на локте рукавом, крутил в руках взятый со стола радиоприемник. Еще один, видимо, их вожак, сухой сутулый мужик неопределенного возраста, костлявые руки которого от кистей до плеч были расписаны тошнотной неопрятной зоновской татуировкой, в вязаной безрукавке поверх футболки, не участвовал в «досмотре» вещей, а сидя в походном кресле Тимура, курил, щеря пасть с синевато-стальными фиксами. Происходящее, а особенно разлившийся в воздухе аромат страха, доставляло ему явное удовольствие.

— Че сказать-то хотел, лошара?… — не вставая, обратился он к Тимуру.

— Кто такие, говорю! Что здесь шаритесь??

Татуированный вожак четко отследил, что несмотря на агрессивно-воинственный тон Тимура, тот «задает вопросы», хотя все предельно ясно, — один из парней только что вывернул, подняв за дно, сумку на землю; из нее посыпались помидоры и огурцы, выпал и рассыпался в траве пакет риса, приготовленного к завтрашнему плову. Крепкий лысоватый мужик в плавках, с фонариком в руках, явно был не в своей тарелке, и не знал, что делать дальше. И никто его не поддержал. Довольная улыбка вновь ощерила фиксы вожака:

— А ты че вылез? Тебе не по рангу тут вопросы задавать, лезь к бабе в палатку, пока она теплая!..

— Гы! Гы-гы-гы!! — зареготали подельнички мосластого вожака над прозвучавшей двусмысленностью.

— А ну… Пошли отсюда!.. — со всей возможной твердостью сказал Тимур, сжимая фонарик и оглядываясь в поисках поддержки. Поддержки не воспоследовало.

— Гы-ы-ы-ы-ы! Да ты херой! — осклабился татуированный и подмигнул. Тут же «олегофрен» с размаху ударил найденной пустой бутылкой из-под водки о край стола. Зазвенев, посыпалась на траву посуда. Качнулся фонарь, по поляне прыгнули длинные тени. Бутылка брызнула осколками, оставив в руке туповатого детины «розочку».

— Че, млядь, хамишь, што ле??

Кто- то громко ойкнул в глубине неосвещенного тамбура большой палатки; но оттуда так никто и не показался. Тамара, жена Тимура, выбралась из своей палатки, и, ежась от ночной свежести, а больше — от охватившего ее ужаса, переминалась рядом, опасаясь подойти к мужу.

— Я-то не хамлю… Это вы вот… Зачем здесь? — с предательским падением интонации и без напора продолжил Тимур, затравленно оглядываясь.

Внезапно он увидел что-то за спиной у развернувшегося к нему в кресле вожака, и уже смелее добавил:

— Вас тут не ждали… Вы пришли тут, роетесь! Обнаглели??

По мере тирады Тимура вожак все больше ощеривался в улыбке, понимая, что лох — спекся, и ищет путей отступления; но последнее его высказывание вызвало в него определенный напряг; а главное — он перехватил взгляд Тимура ему за спину.

— Е-е-е-е, че надо??… — угрожающе поднял «розочку» субъект в коричневой куртке, обращаясь к кому-то за спиной вожака. Вожак попытался рывком развернуться, но твердая рука легла ему на мосластое плечо, скомкав в горсти безрукавку, и вдавив его обратно в кресло.