Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

классическим серпообразным атоллом, длиной вёрст пять, с мелкой лагуной и широким выходом из неё.

#В самом широком месте полоса суши не превышала ста метров, причём половина из этого приходится на песчаные пляжи. Из растительности были лишь кокосовые пальмы и жёсткие колючие растения высотой по пояс. Пресной воды не было. Мы обошли весь атолл по периметру – вдруг найдём что-нибудь полезное, выброшенное морем? Обрадовались, когда нашли на песке маленький обрывок рыболовной сети. Однако сеть оказалась гнилой; чтобы её починить, распустили рукава одной тельняшки и перевязали ячейки нитками. Из сети соорудили нечто среднее между бреднем и сачком. Увы, всё бестолку: попавшаяся в лагуне крупная рыба изодрала наше орудие лова в клочья и уплыла, видимо, смеясь над нами… Больше ничего мы на острове не нашли, кроме скелета небольшой акулы. Пытались из его костей сделать остроги, но опять ничего не вышло: одни кости были слишком крупными, другие ломались.

В итоге весь месяц, что мы прожили на атолле, мы питались кокосовыми орехами – благо, их было достаточно. Ловили крабов и моллюсков, один раз единственной боевой острогой, сделанной из ножа, удалось убить крупную рыбу, похожую на скумбрию. Однако добыть огонь трением мы, сколько ни пытались, не смогли. Рыбу и моллюсков все, кроме меня, ели сырыми. Я не смог – без соли и специй меня выворачивало наружу…

Воду мы пили дождевую – собирали её в вытащенный на берег спасательный плот, а затем переливали во фляги, которые мы смастерили из кокосов. На наше счастье, дожди шли регулярно и были проливными, действительно как из ведра. Пили также кокосовую воду из недозрелых орехов и кокосовое молоко из созревших – это были наши главные деликатесы.

Я вёл календарь – на нашем атолле мы провели 29 дней. Честно говоря, нам они показались вечностью. Помню восторг, граничащий с помрачнением рассудка, когда наш плот достиг берега, и мы ступили на горячий песок… Но очень быстро восторг сменился унынием. Было голодно, днём невыносимо жарко, ночью – сыро. Все стали раздражительными. Мутил воду кочегар Васюков – отвратительный тип; в экипаже крейсера он считался последней сволочью. С началом войны многие его товарищи, в прошлом тоже задиры, пообразумились, но к Васюкову это не относится. На «Мур-Муре» у него были сплошные взыскания вплоть до карцера, и всегда с формулировкой «за неисправимо дурное поведение»… Так вот, Васюков и Лер невзлюбили друг друга, дошло до драки. Я, как единственный офицер, не мог ничего поделать: этот негодяй мне тоже хамил в лицо – мол, плевать, что ты офицер; мы не на крейсере, а на необитаемом острове, и здесь свои законы. Васюков заручился поддержкой трюмного машиниста Зарубина – не то его запугал, не то охмурил… В общем, единственный наш нож я забрал себе и, когда спал, держал его за пазухой. Тогда всё обошлось, трагедия произошла позже.

Так вот, на 29-й день нашего робинзонства в лагуну атолла зашла двухмачтовая парусная шхуна. Мы её заметили издалека и ещё до того, как разглядели на ней японский флаг, спрятали плот в зарослях. Сами тоже спрятались и стали наблюдать за гостями.

Выяснилось, что шхуна пришла за кокосовыми орехами. Пятеро японцев на лодке перебрались на берег. Кокосы они начали собирать с восточного – самого дальнего от нас – края острова. Нашего присутствия они не заметили: мы сидели тихо, а следы наших ног на песке смыл прошедший накануне ливень.

За день японцы собрали урожай с половины острова. Было ясно, что они останутся ночевать на шхуне, а завтра обчистят оставшиеся пальмы. У нас не оставалось выбора: если позволить им сделать это, нам грозит голодная смерть. И мы решили рискнуть – попытаться взять шхуну на абордаж. Возможно, судьба дарила нам единственный шанс спастись и добраться до родных берегов.

Ну, степень риска ты, надеюсь, понимаешь. Нас всего четверо, и из оружия у нас один нож на четверых. Сколько на борту японцев, мы ещё не знали. Не знали и о том, есть ли у них ружья или револьверы. В общем, мы шли на авантюру, если не на верную смерть. А что нам оставалось?

В три ночи мы тихо подкрались на плоту к стоявшему на якоре паруснику. Ночь была безоблачная, но тёмная. Силуэт шхуны в свете нарождающейся луны был едва различим. Мы гребли самодельными вёслами, по одному, как на каноэ. Кстати, вёсла – это отдельная история, это такие рогатины с натянутыми на них кусками материи… Ведь повторюсь: у нас не было ни гвоздей, ни фанеры, ни толстых брёвен, из которых можно было выстругать весло. Верёвок у нас тоже не было, поэтому мы привязали плот к якорному канату моими брюками! Стараясь не шуметь, забрались по канату к якорному клюзу, затем – на палубу. Первым наверх залез Васюков – надо отдать должное этому гаду, он был ловким.

На корме тускло горела лампа. Рядом с ней на циновке, поджав ноги, мирно спал японский матрос. Что с него взять: устав караульной службы ему не писан! Вероятно, шхуна не в первый раз посещала этот атолл, её экипаж не мог предположить, что ему здесь может что-либо угрожать. Так или иначе, но единственный вахтенный спал безмятежным сном, чем несказанно облегчил нашу боевую задачу.

Японец в буквальном смысле пикнуть не успел, как был связан найденным на палубе линьком, а во рту у него оказался кляп, сделанный из его же холщовой рубахи… У него отобрали нож – теперь наш арсенал увеличился вдвое! Обошли с лампой палубу, нашли два трапа. Носовой явно вёл в кубрик, кормовой – в капитанскую каюту. Мы спустились по кормовому, но дверь капитанской каюты оказалась запертой изнутри. Зато её окна были открыты настежь. На сей раз героем стал Коля Лер: он тихо забрался в окно с верхней палубы, обнаружил спящего капитана, навалился на него, заткнул ему рот, а затем связал. Мы обследовали каюту, нашли там японский меч и однозарядное ружьё – правда, без патронов. Но всё равно это уже кое-что…

Как потом выяснилось, в кубрике спали восемь человек команды. Мы, вооружившись трофейным мечом, ножами и нестреляющим ружьём, которое могло только напугать, встали на палубе у трапа и разбудили японцев криком. Первые два выбежали наверх, их скрутили и связали. Остальные забаррикадировались в кубрике и просидели в осаде до утра. Переговоры с ними вести было невозможно: они могли говорить только по-японски, а мы ни одного японского слова, как ты догадываешься, не знали. Мы привели к трапу связанного капитана, кое-как на пальцах втолковали ему, что мы не причиним экипажу вреда и всех отпустим на берег… В