Дневник времён заразы - Яцек Пекара

не так людно, как обычно, но я не думал, что причиной тому послужило внезапное обращение жителей нашего города к богобоязненной трезвости, а скорее тем, что во время эпидемии и отупляющей жары все всем изрядно надоели. Общество ближних стало людям в тягость, а порой и вовсе гневило, особенно когда эти ближние начинали кашлять прямо за соседним столом. И если такие сотрапезники не желали уходить по-хорошему, их, разумеется, выдворяли силой. И тогда случалось, что и кашляющие, и не кашляющие оказывались в одной яме под городскими стенами.

Трактирщика в зале не было, гостей обслуживала его служанка, та самая, с необъятной грудью. С сноровкой капрала она командовала тем самым детиной, который проводил меня и Баума до аптеки сразу после того, как я познакомился с ныне покойным аптекарем. Сейчас она меня тут же узнала и окружила великой заботой, все время что-то поднося и спрашивая, не нужно ли мне чего, а в промежутках муштруя и подгоняя отданного ей в подчинение дурня.

— Что-то мне подсказывает, что ты и сама без труда могла бы управлять таверной, — похвалил я ее.

Она широко улыбнулась.

— Видите ли, мастер инквизитор, он силен как бык. — Она махнула рукой в сторону суетящегося детины. — Но глуп, как пробка. — Она глубоко вздохнула, и могло показаться, что от этого вздоха ее рубашка вот-вот лопнет на груди.

— Что ж, умом он не блещет, но трактирщик говорил, что парень он добрый.

— Добрый-то он добрый, еще какой, — горячо поддакнула девица. — Но до того глуп, что любой его обведет вокруг пальца, и всяк его обидеть норовит.

— И ты намерена с этим что-то сделать? — догадался я.

— А то! Решила я, что возьму его в мужья, — заявила она. — Хорошо ему со мной будет, я и готовлю знатно, да и ночью умею мужика ублажить как надо. — Она широко улыбнулась.

— Вижу, парень с тобой не пропадет, — снова похвалил я ее.

— Купим телегу и будем по свету ездить, пусть мой силушкой перед людьми похваляется. Пусть платят, чтобы на такого силача поглазеть!

— Разумно.

Она уставилась в окно, словно в натянутом белом полотне, залитом ярким еще послеполуденным солнцем, видела светлое будущее — свое и своего детины-силача.

— Да и я ведь легко подзаработаю, покуда имею то, что имею, — весело добавила она и со смехом сжала руками свою огромную грудь. — Хорошо заживем!

Иногда я даже завидовал этим простым натурам, чья жизнь напоминала скольжение по водной глади. Им не только не нужно было нырять или летать, но они даже и не ведали, что под поверхностью таятся неизведанные глубины, а над ней — безмерные небеса. Это их не интересовало, да и ни к чему им не было. Жили они себе вместе с другими подобными им созданиями и умирали, не только не испытывая чувства утраты из-за своей ограниченности, но даже не понимая, что им чего-то не хватает. А если бы кто-нибудь попытался им эти проблемы растолковать, они бы либо ничего не поняли, либо лишь посмеялись бы в душе над диковинными господскими причудами…

Девица убежала обратно к работе, а я лениво потягивал вино, погруженный в собственные мысли. Прошло уже довольно много времени, и я даже подумывал, не уйти ли и не поискать ли другого уличного сорванца, раз уж этот меня подвел, как вдруг тот самый удалец вбежал в таверну и, ловко ускользнув от руки придурка, охранявшего вход, который хотел его остановить (видимо, решив, что таким оборванцам не место в приличном заведении), доложился у моего стола.

— Я вернулся! К вашим услугам! — весело воскликнул он.

Жестом я приказал надвигавшемуся на нас широкими шагами детине оставить нас в покое.

— Нашел?

— А как же иначе. — Он с явным удовольствием потер руки. — Я не только знаю, у кого ранена рука, мастер инквизитор, но и знаю, где этого кого-то сейчас можно найти.

— Говори, — приказал я.

— Мастер дражайший! — Он сложил руки и посмотрел на меня взглядом голодного пса, просящего кусочек. — С вашего позволения, хотелось бы мне все же знать, что я получу за все мои великие старания и целый день, потраченный на поиски.

— Целый день, — иронично повторил я и покачал головой.

Я вытащил двухгрошовик и бросил в его сторону. Он поймал монету на лету и взглянул на нее.

— Дайте этому милостивому государю брата-близнеца, чтобы ему не было одиноко в моем кармане, — быстро и заискивающе проговорил он. — Что скажете, мастер инквизитор?

— Говори, — холодно приказал я. — А то сейчас и монету потеряешь, и добрую порку заслужишь.

— Уже говорю, уже говорю, — поспешно воскликнул он и отступил на шаг. — Зовут этого служку Никлас, и служит он у доктора Крумма. Рука у него тряпкой перевязана, я его даже в таверне разговорил. Сказал, что упал на доску с гвоздем и пробил себе ладонь…

Я вздохнул.

— Глупее не придумаешь? — спросил я даже не парня, ведь он не знал, в чем дело, а самого себя. — И что? В какой таверне он заливает это горе?

— Сидит в «Кровавом Колодце», и я видел… — он понизил голос, — что у него водятся серебряные монеты.

— Хорошо поработал, — похвалил я его. — В следующий раз, когда мне что-нибудь понадобится, я о тебе не забуду.

«Кровавый Колодец», вопреки своему названию, был вполне приличной таверной, просторной, каменной, и чуточку менее грязной и вонючей, чем большинство харчевен в Вейльбурге. Название этого заведения, не самое приятное, согласитесь, мои дорогие, пошло еще с давних и менее спокойных лет. Как-то раз в те времена в Вейльбург прислали императорских сборщиков налогов. И вдруг эти сборщики исчезли, а прекрасным летним утром в колодце во дворе таверны, которая тогда называлась просто и незатейливо «У Алоиза», были найдены два нагих обезглавленных тела. Что интересно, ни одной из голов так и не нашли, а вейльбургские слухи упоминали лишь о некой загородной свиноферме и о великом аппетите этих созданий. Так или иначе, с тех пор таверна стала называться «Кровавый Колодец».

— Жди меня у трактира, — приказал я. — Укажешь мне на этого человека.

Он аж взвизгнул, состроив страдальческую мину.

— Не бойся, никто не увидит, что это ты донес, — утешил я его. — Осторожно покажешь мне его и исчезнешь.

— Мастер инквизитор, да вы ведь и сами увидите, который это, у него же рука грязной тряпкой перевязана, — сказал он.

Мне не хотелось объяснять, что, во-первых, этот Никлас мог тем временем выйти из таверны, а во-вторых, он вполне мог держать руку под столешницей, что заставило бы меня ходить между гостями, протискиваться и заглядывать под