Вперед в прошлое 5 - Денис Ратманов

полдесятого и разошлись взбудораженные, предвкушая грядущие приключения. Кабанов, которому жутко не хотелось домой, признался:

— Блин, а вместе веселее играть! Дома сидишь, как дурак, скучно.

— Что там мать? — спросил я.

Санек махнул рукой.

— Деньги афганцам отдала и забухала. Вроде послезавтра скажут, что и как. Хоть ясность появится. Я устал про это думать. Уже все куртки продал, одна осталась. И в квартиру готов переехать, и в общагу, лишь бы больше не ныкаться.

— Сил тебе, Санек! — Илья пожал протянутую руку, и мы распрощались.

Домой мы шли вдвоем с Борисом. Брат держал хвост пистолетом. Даже если ничего не получится доказать, он будет знать, что он не бездарь, и мы — вместе. Не его вина, что классная руководительница — взрослый, который вроде как за него отвечает — поступила халатно и уверена в своей правоте. И если Никитична упрется, ее стоит проучить.

Наблюдая за взрослыми, я все больше склонялся к мысли, что взрослых среди них не так уж и много. И если моя мать инфантильна и не имеет собственного я, то есть обратная сторона медали — взрослые, которые застряли в подростковом бычестве, уверенные в своей взрослости и незыблемости мнения.

День заметно укоротился, и возвращались мы по темноте. Фонарей не было, светил единственный на повороте, и наш четырехэтажный дом с тремя подъездами напоминал светящийся прогулочный лайнер, плывущий на север.

Все было как всегда: знакомые машины, знакомые алкоголики у дороги… Взгляд остановился на белой «копейке», перегородившей выезд со двора, где целовались двое. Женщина отстранилась, хлопнула дверцей и на прощание махнула кавалеру цветами. Он резко сдал назад, промчался мимо нас, обдав облаком пыли.

— Это Наташка, что ли? — воскликнул Борис.

Я обернулся, чтобы рассмотреть кавалера в салоне, потому что у сестры талант попадать в неприятности, но увидел лишь силуэт. А вот номер авто запомнил и, когда мы поднялись к себе, записал в книгу учета доходов и расходов — так точно не потеряются. Наташке ничего говорить не стал, подметил только, что она задумчивая и довольная, не ходит, а порхает, и глаза горят.

— Что у вас? — спросила она, вытаскивая из ванной кастрюлю воды и водрузив на газ.

— Завтра учитель рисования обещал прийти в школу, поговорить с завучихой, — отчитался я.

— А у нас теперь на базе приставка! — похвастался Борис. — Играем. И меня сегодня убили.

Из спальни вышла мама в ночнушке и с заплаканным лицом, замерла, как неприкаянный призрак, шмыгнула носом. Я приготовился выслушивать жалобы и упреки.

— Боря, — пролепетала она обреченно, — я завтра схожу в школу по твоему вопросу…

Борис кинулся к ней, обнял.

— Спасибо, ма! Давай я соберу рисунки…

Я глянул на Наташку, которая мне подмигнула и кивком пригласила на кухню.

— Это ты, что ли, провела работу и прочистила ей мозги?

Сестра кивнула и улыбнулась.

— Ага.

— Спасибо.

— Главное, чтобы у вас все получилось, а то Борьку жалко.

Я посмотрел на белые хризантемы в баночке на подоконнике и не удержался.

— Кто он?

Наташка закатила глаза.

— Поклонник. Просто поклонник!

— Взрослый? — уточнил я.

— Ну да. Но что в этом плохого? Цветы, вон, дарит, ничего не требует, вздыхает только. Он хороший, правда!

— Завтра на большой перемене придет Эрик, и ты тогда же приходи, — инструктировал маму Борис в детской.

И правда ведь, цветы дарит, на машине возит… А вот насчет «вздыхает только» я очень сомневался. Но пусть, наверное, лучше так, чем как раньше.

— А что мне говорить? — В детской растерянно спросила мама Бориса.

— Пойду расскажу ей. — Я кивнул на выход, а сестра осталась в кухне.

Глава 31

Сдвинуть бульдозер

День сегодня предстоял бешеный, даже с мопедом вряд ли все успею. На большой перемене надо было решить Борин вопрос, для чего Эрик и мама отпросились с работы, да и мне хотелось поучаствовать в разговоре и убедиться, что все прошло гладко и в нашу пользу.

После уроков мне предстоит лететь к бабушке, забирать кофе, вести его валютчику. Вечером у нас тренировка — успеть бы вернуться к шести! После — от Ильи позвонить деду, узнать, как у него обстоят дела с чурчхелой, которую я передал в Москву, да и поинтересоваться, какие новости в принципе.

Еще месяц-полтора, и начнутся холода, фрукты закончатся, и нужно думать, как жить дальше.

Еще ж стишки на завтра сочинять! Тоже следует проконтролировать, чтобы никто не блеснул талантом и не навлек ненависть Джусихи.

К тому же именно сегодня афганцы должны озвучить матери Баранова величину их долга.

Все утро я думал о том, как же здорово, что взрослые решили помочь Борису! Но, с другой стороны, я перевидал за свою жизнь достаточно взрослых, сам им был, чтобы сделать вывод: не каждый зрелый муж таковым является.

Вообще странное понятие — взрослость. Чем его измерять? Годами? Вот уж нет. Опытом? Тоже вряд ли. Скорее умением брать ответственность за свои поступки и принимать решения, понимать, что происходит и как с этим бороться. Вот взять маму — она застряла на двенадцати-тринадцати годах развития, только и ищет того, кто бы решал за нее, а мы, дети, ждем от нее помощи и поддержки.

Но и не каждый действительно взрослый способен помочь Борису, ведь здесь нужен определенный талант: наезжать, прогибать, продавливать. Очень сомневаюсь, что скромный интеллигентный Эрик на такое способен, Никитичу он на один зуб — это все равно что «Ока» под «Камаз» попадет.

По дороге в школу я усиленно думал и не выдержал, поделился мыслями:

— Народ, а вы не думали, что люди — как машины?

Меня не поняли.

— Терминаторы? — переспросил Рамиль.