Врач из будущего - Андрей Корнеев

чертежей капельницы с преднамеренно усложненной конструкцией и менее надежными соединениями.

Следующие несколько дней Иван провел в напряженной работе, пытаясь заглушить внутренний дискомфорт. Но вечером, когда они с Катей остались одни в своей просторной квартире на Карповке, она не стала ждать.

Она пришла к нему в кабинет, где он сидел над отчетами с проекта «Экспорт», и села в кресло напротив.

— Лёва, мы не можем так продолжать, — тихо сказала она.

Он поднял на нее взгляд, отложив карандаш.

— О чем ты?

— Ты знаешь, о чем. Ты замыкаешься в себе. Эта новая работа… она тебя съедает. И мне кажется, я знаю, почему. Потому что ты идешь против своей природы. Ты же созидатель, а не фальсификатор.

Иван хотел было возразить, но она не дала.

— И я хочу вернуть тебя. К жизни. К нам. Помнишь, мы говорили о ребенке? Ты тогда сказал, что я нужна тебе здесь, как сотрудник, как правая рука. Но, Лёва, посмотри вокруг! — Она сделала широкий жест рукой. — Наша лаборатория разрослась. Там больше ста человек, считая прикомандированных! У меня уже три заместителя, которые справляются с рутиной не хуже меня. Я не прошу уйти с работы. Я буду работать! Посмотри на Анну Борисовну, она же всю жизнь проработала врачом, родила и вырастила тебя! Посмотри вокруг все наши друзья, все коллеги… У Сашки и Вари скоро будет ребенок! Все справляются. А мы… мы откладываем. Я прошу… я прошу дать нам шанс. Продолжить нашу жизнь в новом человеке. Дать ему все то хорошее, что мы с тобой создали здесь.

Она говорила нежно, но очень настойчиво. Ее глаза сияли в свете настольной лампы, и в них была не просьба, а скорее уверенность в своей правоте.

Иван откинулся на спинку кресла. Он смотрел на нее: умную, красивую, сильную женщину, свою жену, своего самого верного соратника. И он понял, что она права. Его затянула воронка государственных игр, и он начал терять главное, то ради чего все это затевалось. Не ради абстрактного «будущего страны», а ради счастья конкретных людей. Начиная с них самих.

— Я… мне нужно подумать, Катюш, — честно сказал он. — Это очень серьезно. Дай мне немного времени.

— Хорошо, — она улыбнулась ему, встала и, подойдя, поцеловала в лоб. — Я подожду.

Он снова не мог уснуть. Но на этот раз его терзала не государственная тайна, а куда более личная дилемма. Он лежал в постели, глядя в потолок, и в его голове выстраивались два безупречных, врачебных списка.

ДОВОДЫ ПРОТИВ:

Война. Через каких-то пять лет. Ужас, кровь, смерть. Как я могу привести ребенка в мир, который знаю обреченным на это? Ответственность. Чудовищная ответственность. За его жизнь, здоровье, будущее. Уязвимость. Сейчас мы с Катей команда, мы мобильны, мы можем много рисковать. Ребенок сделает нас уязвимыми, привяжет. Время. Его катастрофически не хватает, я не начал еще множество направлений для лечения болезней, но сейчас нельзя распыляться. А смогу ли я уделять ему достаточно внимания?

Он перевернулся на бок. За окном горели огни города, того самого города, который он полюбил всем сердцем.

ДОВОДЫ ЗА:

Катя. Я люблю ее. И я вижу, как она этого хочет. Это сделает ее счастливой. А ее счастье это и мое счастье. Одиночество. В прошлой жизни у меня не было никого. Здесь у меня есть все. Но ребенок… это другая степень близости. Это продолжение. Смысл. Я борюсь за будущее. Но что это за будущее, если в нем нет места новой жизни? Если я только оттягиваю чью-то смерть, но не даю начало новой жизни? Моя миссия должна быть и созидательной. Вера. Я уже изменил ход истории. Спас тысячи жизней. Я создаю щит для страны. Значит, я могу создать и безопасное будущее для своего ребенка. Это моя самая главная ставка в этой игре. Если я не верю в это, то зачем все?

Мысль была такой простой и такой гениальной, что он замер. Если я не верю в то будущее, которое создаю, то зачем я все это делаю?

Страх был эгоизмом. Бегством. А его долгом бороться. И ребенок станет не обузой, а его самым главным проектом, его величайшей мотивацией и его самым личным вкладом в то самое будущее, за которое он сражается.

Решение пришло внезапно, и оно было безоговорочным и ясным. Да.

Утром он проснулся с ощущением странного спокойствия. Катя уже была на кухне, готовила завтрак. Он подошел к ней сзади, пока она стояла у плиты, и просто обнял ее, прижавшись щекой к ее волосам.

Она замерла.

— Да, — тихо сказал он ей на ухо. — Я хочу. Давай попробуем.

Она медленно обернулась. В ее глазах не было бурной радости, не было слез. Было нечто большее, глубокое, всепоглощающее счастье и тихое, торжествующее спокойствие. Она потянулась к нему, и их губы встретились в долгом, нежном поцелуе, в котором было все: и любовь, и доверие, и обещание общего будущего.

— Спасибо, — прошептала она, прижимаясь к его груди.

— Это я должен сказать тебе спасибо, — ответил он, гладя ее по волосам. — Ты вернула меня к жизни.

Следующий рабочий день начался как обычно, но его прервал неожиданный визит. Секретарша, с удивлением в голосе, доложила:

— Лев Борисович, к вам профессор Орлова.

Иван нахмурился. Мария Игнатьевна Орлова, его главный академический оппонент, ярая защитница консервативных методов? Что ей нужно?

— Пусть заходит.

Орлова вошла с той же прямой, негнущейся выправкой, но на ее обычно строгом лице читалась неловкость.

— Лев Борисович, — начала она, садясь на предложенный стул. — Я пришла не с критикой. А с… просьбой.

Иван с интересом ждал.

— В моей больнице… мы столкнулись с рядом сложных случаев. Кардиологических. Ваши методы… методы ранней диагностики, о которых вы говорили на семинаре… — она с трудом выговаривала слова, — они, как оказалось, имеют практическую ценность. Я хотела бы… получить консультативный доступ к вашим методическим материалам. Для обучения моих студентов и врачей.

Иван смотрел на нее и видел не врага, а коллегу, которая, пусть и с опозданием, но признала правоту новых идей. Он мог бы отказать, мог бы напомнить о ее прежних нападках. Но он видел в этом шанс. Шанс распространить свои методы еще шире, спасти еще больше людей.

— Мария Игнатьевна, — сказал он мягко. — Я очень рад, что вы проявили интерес. Конечно,