Константин Костин - Сектант

Витя пустился в длинные и путаные объяснения о неком недоброжелателе, который давно ждал, и вот вчера, а сам он, Витя, никогда бы не, и к тому же, все знают, и вот, и вообще… Сбился и замолчал.

— Витя…

— Сергей Аркадьевич, а зачем вы пришли сюда? Неужели меня выручать?

Витя выглядел таким же удивленным, как и участковый утром. Сергей начал заводиться:

— Почему вас всех так это удивляет?! Я что, не человек?! Я должен был бросить тебя?! Так, что ли?!

— Сергей Аркадьевич, Сергей Аркадьевич! Успокойтесь. Просто… Я ведь всего лишь ваш работник…

— А работник, что — не человек?

— Для многих — да, — очень серьезно сказал Витя.

На выходе с них затребовали пропуска. Вите только рукой махнули, как будто он каждый день здесь появлялся и успел примелькаться и надоесть, а вот Сергей у охранников почему-то вызвал подозрения. Его пропуск пересмотрели со всех сторон. Наверное, внешность — высокий худой парень, с короткой стрижкой, в джинсовом костюме и берцах — не внушала доверия.

По дороге до мастерской Витя пытался заговорить, но, поняв, что начальник не в настроении, быстро умолк. Сергей чувствовал, что так замечательно начавшийся день не принесет ничего хорошего.

Как в воду глядел.

— Так, — произнес он, когда в мастерской собрались все его рабочие, — Давайте для начала проверим все наше оборудование. Что-то у меня нехорошие предчувствия…

Кирилл с Витей начали осмотр…

— Сергей Аркадьевич, — виновато подошел к Вышинскому Кирилл, — Холодильная машина не работает.

Кто бы сомневался?

— Почему? — спокойно, даже безжизненно спросил Сергей.

— Не знаю. Мотор работает, но холода нет.

— Знаете, — приблизился Витя, — по-моему, там приводных ремней нет. От мотора к компрессору.

Сергей медленно повернул голову:

— Как нет?

— Кажется их и не было…

Сергей сел на пол и обхватил голову руками. Ничего не получается…

— Ребята, — прошептал он, — вы что, издеваетесь?

Зачем, вот зачем он связался с этой мастерской? Он — менеджер, офисный планктон, бумажная крыса, не ему заниматься производством! Да еще в двадцать пятом году!

«Витя, ты что? А что? Ребята, что происходит? Да вот… Вы что, с ума сошли? Что значит нет? Бегом искать!» Голоса доносились как сквозь вату, перед глазами плыло.

Не получается. Ничего не получается…

«Сергей Аркадьевич… Сергей Аркадьевич…»

Глупо было даже думать о том, что он сможет…

— Сергей Аркадьевич!

Вышинский поднял голову. Виктор Алексеевич тряс его за плечо.

— Пойдемте.

Пойдемте… Куда там? На расстрел? Идем…

— Выпейте.

Сергей машинально взял в руку протянутый стакан, залпом выпил…

— Господи! Что это?

— Коньяк. Хороший, французский. Конечно, пить его такими глотками…

Сергей наконец-то смог перевести дыхание, чувствуя, как чернота депрессии, в которую он начал было сваливаться, отступает.

— Сергей Аркадьевич, я понимаю все ваше напряжение, я вижу, как вы переживаете за мастерскую… Но нельзя же так! Трудности бывают всегда и везде и отступать и уж тем более унывать — нельзя.

Сергей выдохнул:

— Спасибо, Виктор Алексеевич…

— Давайте работать, — улыбнулся тот.

— Давайте!

Может, от коньяка, а может от вернувшегося ощущения уверенности в собственных силах Сергей чувствовал прилив сил и энергии.

Все получится! Унывать — глупо! Все получится!

Витя еще лазал в хитросплетениях холодильника, натягивая притащенные ремни, а в другом конце мастерской уже побежал по стеклянным трубкам прозрачный бензол.

Спокойным, по крайней мере, внешне оставался только химик, изредка начинавший кашлять. Остальные, и Витя, и Кирилл, и сам Сергей наблюдали чудо химических реакций.

Бензол смешивался с кислотами, превращаясь с тягучую желтоватую жидкость нитробензола.

Нитробензол, заливая железные стружки, превращался в бесцветный анилин.

Анилин, пройдя автоклав, чаны с хлорной известью и наконец-то заработавший холодильник, становился диметиланилином.

Булькал перемешиваемый раствор, в котором исчезли голубые кристаллы медного купороса, белые — соли и розоватые — фенола.

Из дистиллятора текла тонкая струйка очищенной воды.

Из вываренного и отсаленного раствора получилось густое черное вещество. Метилфиолет.

Финишная прямая.

На дворе стояла уже глубокая ночь, когда два литра метилфиолета опустились в чан с водой, где моментально начали растворяться красивыми фиолетовыми струями. Заработали лопасти, перемешивая чернеющую жидкость.

Еще немного… Еще…

— Давайте, — подал знак химик.

Сергей несколько раз выдохнул. Повернул кран. В подставленную пустую бутыль полилась черная толстая струя, медленно наполняя ее.

Чернила.

Получилось.

— Ребята, у нас получилось… Получилось!

— Да!!! Да!!!

Сергей осторожно подставил под струю пальцы, мгновенно ставшие фиолетовыми. Чернила! Получилось!

Он повернулся к ребятам, глядя на них ошалелым взглядом. Протянул к ним руки, взглянул на окрасившиеся пальцы. Провел ими по лицу, оставляя широкие полосы.

Получилось! Получилось! Получилось!

— Да, шеф, связался ты с мокрятниками…

Камов ходил туда-сюда, как маятник.

— А поконкретнее? — Сергею было не до эмоций полицейского, тем более, что тот успел его разозлить.

Когда Камов увидел «шефа» с бледно-голубыми полосами на лице — анилиновые чернила оказались штукой въедливой и смываться окончательно ни в какую не хотели — его разобрал дурной хохот. Сергей стоял, как дурак, не зная, как реагировать: то ли обижаться, то ли махнуть рукой. Кончилось тем, что они хохотали уже вдвоем.

— Поконкретнее… Михаил Потапович Велосипедов…

— Как?!

— Велосипедов. Из семьи священника.

«Ага. Ремонт Ноутбуков»

— …До революции — мелкий артельщик кожевенной артели. После — организовал в городе сеть по производству чернил. Несколько десятков кустарей варят чернила, однако сбываются они только людьми Потапыча…

«Понятно. Синдикат»

— …цены на чернила в городе порядком задраны, поэтому деньги к товарищу Велосипедову текут рекой. На случай же, если кто-то захочет цены сбить или просто работать на себя, существует старший брат…

— Что за брат?

— Архип Потапович Велосипедов, уголовная кличка — Мишка. Старый фартовик, еще до революции не одну пару кандалов сносивший. Сейчас здесь в Пескове сколотил небольшую шайку, занимающуюся поддержкой бизнеса младшего братишки. Несколько кустарей, найденных зарезанными в двадцать первом — их рук дело. Ну а последний случай вы знаете: прежний владелец вашей мастерской. Не думаю, что он сам под лед нырнул, а в определенных кругах в том, что это убийство и не сомневаются.

— Небольшую, это какую?

— Человек пять-шесть. Из тех, которым под красный галстук пустить, как вам высморкаться.

Сергей поймал себя на мысли, что прикидывает, как лучше выловить бандитов по одному и прикончить по-тихому. Нет… Не получится. Тут с чернилами сколько мороки, а уж за убийство браться, не имея ни опыта ни навыка — и вовсе гиблое дело. Гиблое в само прямом смысле.

— Да еще поговорил я кое с кем… Вроде бы Потапычи хотят к тебе наведаться в гости.

— В смысле?

— А вот смысла я не знаю. То ли по хорошему поговорить, то ли…

Камов провел пальцем по горлу.

— Вот спасибо. И что мне теперь, ходить да оглядываться?

— Так ведь, шеф, в любом случае придется…

— Кстати, а что там с моими хвостами? Не чернильщики ли это?

— Нет. Чернильщиков я почти всех уже в лицо знаю, они любят в пивной на Московской сидеть. Не они это.

Кто же это еще привязался?

— Да еще, шеф… Теперь и за мной ходят. Пару раз я от них оторвался, теперь, похоже, за меня матерые зубры взялись.

Черт, еще и старика подставил.

— Знаешь, что, Макар Сидорович, уточни до завтра, чего от меня Потапычи хотят, я тебе деньги отдам и ляг на дно.

— Вот у меня двое знакомых тоже поспорили. Один говорил, что самая лучшая водка — самая чистая.

— А другой?

— А другой химиком был. Он взял чистого этилового спирта, беспримесного, разбавил до нужной пропорции дистиллированной водой, чистейшей и дал оппоненту попробовать.

— И что?

— А то, что чистый раствор спирта в воде пить невозможно, гадость редкостная. Вкус водки как раз от примесей зависит. Так что водку нужно от сивушных масел и формальдегида очищать, а не вообще от всего.

Работнички…

На самом деле, Сергей зря злился. Просто рассказ Виктора Алексеевича, вмешавшегося в спор Вити и Кирилла, неприятно напоминал и вчерашней встрече с сыщиком.

Что у Камова за привычка — поить до полного отключения? Или он просто меры не чувствует?