Золотая лихорадка. Урал. 19 век - Ник Тарасов

«Георгиев». Вернувшись со службы, оказался не у дел. А в этот посёлок попал после того, как в Екатеринбурге в кабаке «приложил» о стол какого-то зарвавшегося штабного офицера, решившего, что ветеран ему недостаточно низко поклонился. За такое полагалась каторга, но, видимо, зачли былые заслуги и просто вышвырнули из города, лишив всех прав. Для него, человека чести и порядка, это было хуже каторги. Здесь, в поселке, он был никем. Просто еще одним бородатым мужиком, ковыряющим землю.

Я ждал своего момента. И на третий вечер он настал.

Глава 4

Игнат сидел за своим столом. Неподалеку трое старателей резались в «свайку» — примитивную азартную игру с большим гвоздем и кольцами. Банк метал вертлявый, сальный мужичок по кличке Шнырь, известный тут как шулер. Сегодня его жертвой был молодой парень, только прибывший на прииски, и двое подвыпивших работяг, уже просадивших почти все.

Я подсел за соседний стол, заказал квас и стал наблюдать. Шнырь играл грязно. Он отвлекал игроков шутками, подливал им браги, а его пальцы, быстрые и ловкие, творили свои темные дела — то монету из банка незаметно в рукав спрячет, то результат подтасует.

В какой-то момент Игнат, до этого безучастно смотревший в свою кружку, поднял голову. Его взгляд остановился на руках Шныря. Всего на секунду. Но я увидел, как напряглись желваки на его скулах. Он заметил обман. Я замер, ожидая взрыва. Вот сейчас он встанет, и его солдатская справедливость обрушится на голову шулера. Но Игнат лишь медленно сжал кулаки и снова уставился в стол. Он сдерживался. Драка с офицером стоила ему всего. Еще одна драка здесь, и Арсений Семёнович без разговоров сгноит его в яме.

И тут я понял — это мой шанс. Спасти его не от побоев, а от самого себя. От унижения бессилия.

Я встал и неторопливо подошел к играющим.

— Прошу прощения, господа, что встреваю в ученую беседу, — сказал я громко и добродушно, привлекая всеобщее внимание. — Засмотрелся на игру вашу. Арифметика-то у вас больно занятная получается.

Шнырь мгновенно напрягся, его бегающие глазки впились в меня.

— А тебе что за дело? Иди своей дорогой, не мешай людям отдыхать.

— Да я не мешаю, — улыбнулся я. — Я поучиться хочу. Вот смотрю: в банке у вас было, почитай, копеек сорок серебром. Вы, — я кивнул на молодого парня, — поставили пятак. Вы, — я повернулся к другому, — гривенник. Итого, в банке стало пятьдесят пять копеек. Верно я считаю?

Мужики растерянно закивали. Шнырь процедил:

— Ну, верно. И что с того?

— А то, что вы, господин хороший, — я посмотрел прямо на шулера, — ставку не сделали. А выиграли. И забрали весь банк. Как же так выходит? Чудеса, да и только. По-божески-то, вам бы только ставки проигравших забрать, а банк вернуть. А по-вашему выходит, что ноль плюс пятьдесят пять равняется нулю. В Тобольске, откуда я родом, за такую арифметику в гимназии розгами секут.

Я говорил спокойно, почти весело, как будто решал забавную задачку. Но в кабаке повисла тишина. Все поняли, о чем речь. Я не кричал «Вор!», я просто и логично показал, что Шнырь — мошенник. Я выставил его не опасным хищником, а жалким, глупым обманщиком.

— Ты… ты что несешь, щенок⁈ — взвился Шнырь, вскакивая. Лицо его пошло красными пятнами. — Ты на честного человека тень наводишь!

— Да что вы, какая тень, — развел я руками. — Просто счет. Цифры — упрямая вещь. Вот давайте еще раз. На кон положили…

Я не договорил. Шнырь, поняв, что проиграл, бросился на меня с кулаками. Я был готов к этому. Но не успел я даже отшатнуться, как между нами выросла фигура Игната. Он не ударил. Он просто выставил вперед руку, уперев ладонь в грудь шулера. Шнырь налетел на эту руку, как на стену, и мешком осел на пол.

— Негоже на грамотного человека с кулаками, — глухо проговорил Игнат, даже не взглянув на поверженного врага. Он посмотрел на меня. В его серых глазах не было благодарности. Было удивление и что-то еще. Оценка.

Шнырь, багровый от унижения, подскочил и выхватил из-за голенища нож.

— Да я тебя…

Но закончить он не успел. Игнат сделал короткое, почти незаметное движение. Его рука легла на запястье Шныря, и в кабаке раздался сухой треск. Нож с лязгом упал на пол. Шулер взвыл, зажимая искалеченную руку.

— Пошел вон, — тихо, но так, что услышали все, сказал Игнат. — Пока вторую не сломал.

Шнырь, скуля и проклиная нас, кинулся к выходу. Игнат подобрал с пола рассыпанные монеты, отсчитал проигранное и вернул парню с мужиками. Остальное швырнул на стойку кабатчику.

— За беспокойство.

Затем он повернулся ко мне. Посмотрел долгим, тяжелым взглядом.

— Спасибо, купеческий сын.

Он кивнул и, не говоря больше ни слова, вышел из кабака.

Я нашел его через час на задворках. Он сидел на бревне, глядя на темную стену леса. Я подошел и сел рядом. Мы молчали несколько минут. Тишину нарушал лишь скрип деревьев на ветру.

— Зачем? — наконец спросил он, не поворачивая головы.

— Потому что это было несправедливо, — ответил я. — А я не люблю несправедливость. Особенно, когда сильный вынужден терпеть ее из-за того, что у него связаны руки.

Он медленно повернул голову и посмотрел на меня.

— Ты не похож на купца, Андрей Петрович. Купцы ищут выгоду. А ты полез в драку, из которой мог не выйти. Какая тебе с этого выгода?

— Долгосрочная, — сказал я. — Я ищу людей. Не работников, а партнеров. Я пришел предложить вам не работу, Игнат. Я пришел предложить вам дело.

Он усмехнулся, но в усмешке не было веселья.

— Какое дело может быть у меня, отставного унтера, с тобой, купеческим сынком? Землю ковырять? Мне это уже осточертело.

— Нет. Строить. Я хочу построить здесь то, чего еще не было. То, что будет работать по-честному. Где каждый получает по заслугам, а не по прихоти начальства. Где порядок и дисциплина — основа всего, а не пустой звук.

Я говорил тихо, но с силой, которая шла изнутри.

— Я знаю, как добывать золото вдвое, а то и втрое больше, чем это делают здесь. У меня есть знания. Но у меня нет силы, чтобы защитить эти знания и то, что