Японская война. 1904 (СИ) - Антон Дмитриевич Емельянов

не пожелаешь. А теперь важный момент: как шить… Шов Карреля или Морозовой, когда все должно быть выполнено просто идеально, стык в стык — могу не потянуть. Тем более без атравматичных игл все может оказаться зря. Тогда… Шов Соловьева с манжеткой — благо у меня в памяти почти на целый век запаса всевозможных техник.

Я отметил по полтора сантиметра от края артерии в четырех местах и сделал первые стежки. В чем сложность шить сосуды — в том, что они круглые. Неудобно. И что придумал Каррель, что потом использовали все хирурги после него? Брать по очереди стежки-держалки и натягивать, выпрямляя таким образом часть стенки сосуда, по которой уже по прямой накладывать шов. По прямой, по растянутой ткани — даже студенты без опыта с таким могут справиться.

Только в моем случае я еще сначала загну край артерии, чтобы сделать манжетку внутренним слоем наружу, подведу к нему второй край — и вот теперь уже можно выпрямлять и закреплять все швом по кругу.

— Время? — спросил я куда-то в пустоту.

— Тридцать семь минут, — выдохнул кто-то.

Тридцать семь минут для одного шва многовато — шучу. Для первого раза — более чем! Но то, что я закончил, еще не значит, что шов работает. Я снял первый зажим — сначала со стороны конечности, чтобы, когда пойдет кровь, ей сразу было куда уходить — потом со стороны сердца. Кажется, держит, и нет кровопотери, а ведь именно она могла быть главной проблемой при шве по Соловьеву. Ну, еще тромбоз и возможное сужение сосуда, но тут проще — бедренная артерия довольно толстая.

Еще разок выдохнув, я принялся послойно ушивать рану. Все, что разрезал: мышцы, кожу… И вот кажется, что это уже такая мелочь, но расслабляться нельзя: оставишь случайно пустоту-карман, и все, вот тебе готовый рассадник для крови и гнили. Последний узел, теперь еще раз все обработать карболовой кислотой. Готово. Осталось наложить повязку из индивидуального пакета и молиться, чтобы внутрь не попала инфекция. Пока нет антибиотиков, это все, что я могу сделать.

— Шевелева обратно в вагон, тут прибраться, — я стянул маску, огляделся по сторонам и с удивлением обнаружил, что на меня как-то странно смотрят.

— Короленко, вперед-вперед-вперед! — подтолкнул я фельдшера, и тот поспешил сорваться с места.

Увы, снаружи все не сильно отличалось. Другие фельдшеры, солдаты и даже обычно настороженный Хорунженков рассматривали меня словно какую-нибудь безрукую статую в музее.

— Капитан, объяснитесь, — наконец, не выдержал я.

— А мы просто никогда не видели полковников, которые бы врачей лечили, — неожиданно хмыкнул и успокоился Хорунженков. — Вот наоборот доводилось. А чтобы военный медика штопал — нет. И ведь у вас получилось, Вячеслав Григорьевич?

Кажется, впервые за все время капитан назвал меня на «вы».

— Получилось. Не факт, что и дальше все будет хорошо. Нужно ждать. Но получилось.

— А правда, что говорил доктор? Что нельзя такие раны лечить?

— Он говорил, что после ампутаций выше бедра не выживают, так мы и не резали ничего. Просто починили сосуд. Словно трубу с водой.

— Но как вы догадались? И как смогли? Вы же никогда такому не учились.

— А вот это неправда. Я учился, готовился к войне с Японией, о которой ведь каждый из нас знал уже давно, — вру, но а как тут еще объяснить мои способности? — Я готовился сражаться, готовился ко всему, что еще может пригодиться. Увы, без практики, поэтому, как сегодня, браться за операции я больше не буду. Разве что опять… Не будет выбора.

Тишина. Все молчали, и я тоже молчал, приходя в себя.

Внутри все еще потряхивало — от осознания того, что я смог. Что тело снова слушалось, и как слушалось. Движения были твердыми, четкими, резкими — я так даже в своей прошлой жизни никогда не мог двигаться. Возможно, из-за этого все и прошло так хорошо… Я, наконец, позволил себе расслабиться и несколько минут в тишине наблюдал, как солдаты разбирают палатку. Цельный покров распался на несколько клиньев, вернувшихся к своим владельцам. По отдельности — шинели, вместе — палатка. Ловко!

В спину подул ветер, и я понял, что весь промок. Надо будет переодеться, а то, если сейчас простыну, как же глупо это получится.

* * *

Штабс-капитан столкнулся с тайной. Он знавал полковника Макарова раньше, но как же сильно тот смог измениться. Отпустил Веру Николаевну… Сначала Хорунженков думал, что из-за слабости и нерешительности, но, как оказалось, у Макарова просто появилось то, что было гораздо важнее. Дело. Дело, к которому он готовился и теперь неожиданно стал не просто очередным бесполезным тюфяком, который только и может, что бессмысленно повторять приказы генерала, но и тем, за кем можно идти.

Вот он сделал что-то невероятное с ногой Шевелева, но не стал бахвалиться. Наоборот, признал, что только в начале пути. Это понравилось штабс-капитану. А вот солдатам больше приглянулась другая часть обещания: когда полковник дал слово, что если придется, то он снова возьмется за нож и сделает все, чтобы и их не дать утянуть на тот свет. По крайней мере, так они это услышали. И вроде бы мелочь… Но именно с таких мелочей порой и начинаются настоящие командиры.

Штабс-капитан успел застать русско-турецкую 1878 года, ходил он и в азиатские походы, так что точно знал, как это бывает.

* * *

В Мукден мы приехали только на следующий день.

Хорошо, хоть без новых приключений обошлись. Только капитан добыл где-то у соседей похожую на сено траву и заварил из нее терпкий чай. После него все и уснули — кроме пары фельдшеров, которых я посадил по очереди присматривать за Шевелевым. И утром доктор пришел в себя. На вопросы отвечал складно, была температура, но вроде бы не слишком большая. В общем, пока шансы складывались в его пользу.

— Вячеслав Григорьевич, прошу, возьмите меня дальше с собой, — вместо вопросов, которые он уже успел задать своим сиделкам, Шевелев сразу перешел к делу. — Понимаю, что это не по уставу, но… Если будут осложнения, разве кто-то кроме вас сможет мне помочь?

Я тут же вспомнил, что нас сейчас ждет почти сто километров перехода до позиций у реки Ялу. Представил, как мы будем тащить человека после операции на ноге — тряска, жара днем, холод ночью…

— Вы не переживете дорогу, — я покачал головой. — Да и нет смысла рисковать. Если теперь что-то пойдет не так, то я уже не смогу помочь, а вам сейчас нужен