Вперед в СССР! - Михаил Ежов

даже мысли не было. В основном, потому что я понятия не имел, ни кто заинтересовался мною, ни чем для меня это чревато. Ясно было одно: я ввязался в нечто серьёзное. И тот, кто сейчас позвонил, был выше чином, чем Виктор Викторович. Который упомянул номер «проекта». Это не прошло для меня незамеченным. Нет, уши у меня были на макушке. В КГБ об эмиссарах знали! Может, не про то, кто они или откуда, но точно встречались с этими тварями. Алайская не была первой, ставшей их жертвой. Иначе никакого проекта не было бы. А это означало, что у меня только что появился шанс узнать чуть больше. Что с этим делать, и удастся ли вообще как-то использовать новую информацию, — большой вопрос. Главное — чтобы меня не закрыли как важного или мешающего свидетеля. Пожалуй, сейчас это ключевая опасность. И с этим нужно что-то делать. Правда, пока я ума не приложу, что именно. Слишком мало данных.

— Идём, — сказал Виктор Викторович, помолчав. — Не будем заставлять подполковника ждать.

— Можно мне хотя бы руки освободить? — спросил я. — Раз уж мы выяснили, что я не преступник.

— Только без глупостей, сынок, — помедлив, ответил Виктор Викторович.

Достав из ящика стола ключ, он приложил его к наручникам, раздался тихий писк, и мои руки освободились. Забрав подавители, КГБ-шник бросил их на стул.

— Всё, пошли. Советую не юлить и говорить всё, что знаешь. И даже то, о чем только думаешь. Это в твоих интересах, Владлен.

Ну, что в моих интересах, я решу сам. И советы представителей КГБ не стоит воспринимать как руководство к действию. У этих ребят своя линия.

Тем не менее, я покладисто кивнул.

— Конечно, Виктор Викторович. Зачем мне что-то скрывать?

— Действительно, — промолвил мой собеседник. — Вроде, незачем.

А неплохо я его успел обработать.

Мы вышли в коридор, где дожидался конвой. К неизвестному мне подполковнику отправились все вместе. По дороге не разговаривали. Идти пришлось недолго — минуты три. Лифт поднял нас на пару этажей, затем пришлось преодолеть устланный ковровой дорожкой коридор. И вот, наконец, мы остановились перед обитой дерматином дверью без таблички с именем и должностью его обитателя. Приёмной тоже не было.

Виктор Викторович просто нажал кнопку маленького пластмассового звонка. Его звука мы не услышали, однако через несколько секунд дверь распахнулась, и я увидел невысокого плотного мужчину в форме. Залысины, круглые очки в тонкой металлической оправе, покрытое веснушками одутловатое лицо. И холодные глаза за стекляшками, окинувшие нас цепким быстрым взглядом.

— Входите, — негромко сказал подполковник, посторонившись, чтобы дать нам дорогу. — Садитесь.

В большом кабинете я с удивлением увидел Соколову. Девушка поднялась при нашем появлении.

Дверь закрылась, хозяин кабинета обогнул большой стол, молча сел. Мы последовали его примеру. Мне досталось простое кресло рядом с Соколовой.

— Меня зовут Эдуард Николаевич Кривошеев, — начал подполковник, глядя на меня. Голос у него был тихий, почти без интонаций. Словно шелест бумаги на сквозняке. — Ваш куратор кое-что мне о вас рассказала, — он бросил взгляд на майора. — Говорит, что вы ценный кадр.

Поскольку он сделал паузу, я решил, что нужно ответить.

— Спасибо, товарищ подполковник.

— Тут благодарить не за что, — сказал хозяин кабинета так же невыразительно. — Майор не имеет привычки делать комплименты. Как и я. Речь о фактах. И я склонен верить мнению товарища Соколовой. В виду последних событий. Я наблюдал за вашей беседой, Виктор Викторович. Уж, простите. Время не терпит экивоков. Спасибо за проделанную работу, но дальше этим делом займусь я сам. Надеюсь, не нужно объяснять, почему?

— Никак нет, товарищ Кривошеев, — нехотя ответил Виктор Викторович.

— Вот и хорошо. В таком случае будьте добры, вкратце обрисуйте ситуацию, как видите её вы.

Виктор Викторович откашлялся, бросил на меня быстрый взгляд и заговорил:

— Думаю, всё очевидно. Студент Громов обратил внимание на то, что с его сокурсницей что-то не так. И решил её проведать. Сомневаюсь, что у него были конкретные подозрения. Вернее, их просто не могло быть. Всё произошедшее — досадная случайность. Которой удалось бы избежать, если бы студенты не проявили самодеятельность и сообщили менторам о том, что происходит с Екатериной Алайской.

— Можно сказать «самодеятельность», а можно — инициативу, — проговорил Кривошеев. — Ну, да это риторика. Она нас сейчас меньше всего интересует, — он перевёл взгляд на Соколову. — Майор, какова, по вашему мнению, вероятность того, что ваш подопечный не просто заметил странности в поведении Алайской, но и почувствовал нечто необычное?

— Как я уже сказала, товарищ подполковник, мне это кажется маловероятным. Однако думаю, стоит это проверить. У товарища Громова необычные способности. Я бы назвала их слегка выходящими за рамки стандартных.

Слегка — как же!

— Да-да, вы сказали, что его ранг сразу определить не удалось. Понадобилось время, чтобы его присвоить. Это весьма любопытно, — светлые глаза скользнули по значку на моей груди, а затем снова вперились в меня. Я чувствовал исходившие от обитателя кабинета волны интереса и настороженности. Он пытался прощупать мой эмоциональный фон. Я не стал пытаться его блокировать. В моём нынешнем состоянии не было ничего неестественного. Понятное волнение, но никакого чувства вины. Только сочувствие к погибшей Алайской. — Ну, а вы что скажете, товарищ Громов? — после паузы обратился ко мне Кривошеев. — Дело было только во внешних признаках? Нам благодарить вашу внимательность? Или вы что-то ощутили? Подумайте хорошенько прежде, чем отвечать. Это важно.

Да, это было действительно важно. Потому что, глядя в холодные глаза подполковника, я вдруг ясно понял, что либо сейчас сделаю рывок вперёд, либо меня закроют. Мои, скажем так, особые способности могут как сослужить мне хорошую службу, так и подвести. Во всяком случае, сами по себе они сейчас интересуют КГБ куда меньше, чем Проект 786.

И ещё 6ыло совершенно ясно, что в том отделе, которым заведовал подполковник Кривошеев, знают об эмиссарах. Но знают мало. Пока хозяин кабинета говорил, я всё-таки прощупал его. И влез довольно глубоко. Пришлось поднапрячься, чтобы это не стало заметным, действовал я крайне осторожно, но даже при этом риск был велик: Кривошеев явно был ментором, причём высокого уровня. Но он не ожидал от меня, что я стану обшаривать его подсознание. Эмоциональный фон, который я излучал, ничего подобного не предвещал. К тому же, Владлен Громов попросту не мог