Брекен и Ребекка - Уильям Хорвуд

тем, кто находится при смерти, и тем, кто неотлучно находится при нем и видит, как раненый истекает кровью, содрогается от боли, порой пытается улыбнуться, а порой трясется от страха, и слышит отчаянные жалобные стоны, ощущает тяжелый запах, сопровождающий угасание жизни, возникает теснейшая связь. Теснейшая связь и сознание того, что происходящее является своего рода тайной, и поэтому впоследствии тот, кто ухаживал за больным, старается забыть обо всем, что ему довелось увидеть и услышать. Подобно матери, которая не испытывает отвращения к обделавшемуся малышу, тот, кому приходится ухаживать за умирающим другом, без тени омерзения смотрит на чудовищные процессы распада живой плоти.

Такая же связь возникла между Босвеллом и Брекеном. Но есть существенная разница между раненым, прихворнувшим и тем, кто одряхлел от старости. Страдания, которые испытывает раненый, могут подорвать в нем волю к жизни, а без нее ни одно существо не смогло бы появиться на свет, взглянуть на окружающий его мир и рассмеяться.

День проходил за днем, а Брекен почти ни на минуту не смыкал глаз. Чувствуя, что Босвелл, которого он любил всем сердцем, постепенно утрачивает желание бороться со смертью, он постоянно говорил с ним, старался напомнить ему обо всем хорошем, что довелось им повидать в жизни, о каждом из ее драгоценных подарков.

На спине у Босвелла зияла глубокая рана, которая хотя и не воспалилась, но заживала плохо и причиняла ему такие муки, что он, казалось, был уже не в силах противиться смерти. Босвелл лежал на животе, почти не шевелясь, склонив голову набок: так ему было легче дышать. Лапы у него стали слабыми, как у крохотного кротеныша, и, хотя Брекен исправно кормил его измельченной в кашицу пищей, ему удавалось проглотить лишь малую часть из того, что тот давал ему, а остальное тут же срыгивал.

Но по крайней мере он время от времени спрашивал, скоро ли придет Ребекка, а значит, надежда на то, что боль отступит и он сможет жить дальше, не совсем угасла в его душе.

Брекен выкопал для них обоих нору-времянку, но на такой маленькой глубине и с таким коротким туннелем, что в нее проникал дневной свет. И ночной холод. Порой Босвеллу становилось так плохо, что Брекен буквально сходил с ума от собственной беспомощности.

— Прошу тебя, пусть он проживет до тех пор, пока не кончится дождь... пока в небе не забрезжит заря... — твердил про себя Брекен, обращаясь к Камню, умоляя его помочь его другу продержаться, пока не придет Ребекка.

Они ждали целых восемь дней, а потом Гелерт наконец вернулся. Пес разбил себе лапы, испачкался в грязи, исцарапал морду, продираясь сквозь заросли ежевики и терновника, а на левом боку виднелась глубокая ссадина.

Но Гелерт позаботился о том, чтобы Ребекка благополучно добралась до места, совершив своего рода подвиг, о котором кроты до сих пор вспоминают с восхищением и благодарностью, и подвел ее к норе на берегу реки с такой же бережностью, с какой обращался с ней на протяжении всего пути. Он не знал ни кто она такая, ни зачем ей понадобилось идти сюда, но он выполнил свою задачу, и скалы Кумера перестали нависать над ним с мрачной угрозой, а огромные кроты, маячившие среди теней, исчезли. Он поскреб лапой землю, подождал, пока Брекен не вышел к нему, а затем повернулся и отправился прочь, поджав хвост и шатаясь от усталости, чтобы залечь у себя в логове. Гелерт надеялся, что там ему удастся позабыть об этих странных кротах и помечтать о теплых летних днях, лишенных тревог и переживаний.

❦

Сначала Брекен заметил, что Ребекка беременна, затем, что она сильно отличается от того идеального образа, который он успел создать в своем воображении за долгие годы разлуки. Она не походила на Ребекку, за которую он молился, воспоминания о которой служили ему утешением, на Ребекку, чьи ласки казались ему подобными музыке, в которой журчание воды сливалось с шумом ветра. Она была усталой, постаревшей и сильно встревоженной.

— Ребекка! — проговорил он с некоторой отчужденностью.

— Брекен! — Она улыбнулась, сразу же догадавшись о том, как он огорчился и растерялся. Заметила она и как сильно он исхудал — таким же тощим Брекен был в день их первой встречи. Знает ли он, как затерся и свалялся у него мех, какое отчаяние сквозит в его взгляде? Отдает ли он себе отчет в том, как напряженно держится?

— С Босвеллом что-то случилось? — спросила она.

Брекен кивнул и повел ее за собой в нору. Ребекка принялась осматривать рану Босвелла, а Брекен застыл на месте в неловкой позе. Она принялась расспрашивать его, но не затем, чтобы получить необходимые сведения о ранении (она узнала все, что нужно, прикоснувшись к Босвеллу), а в надежде, что Брекен разговорится и напряжение спадет. Но она так ничего и не добилась: всякий раз, когда она притрагивалась к Босвеллу, Брекен ощущал укол ревности. В конце концов Ребекке пришлось мягко попросить его оставить их с Босвеллом наедине, «чтобы я смогла поговорить с ним, как положено целительнице, и ни по какой иной причине».

Когда Брекен ушел, она огорченно вздохнула. Больше всего на свете Ребекке хотелось, чтобы Брекен ласково погладил ее и она смогла бы почувствовать, что он любит ее и доверяет ей, ощутить тепло его безмолвного присутствия. Повернувшись к Босвеллу, она пожурила себя, как в свое время это не раз делала Роза. Целительнице не пристало подобное малодушие, а надеяться на то, что в один прекрасный день кто-то сможет одним ласковым жестом облегчить ее тяжкий труд, глупо и бесполезно.

Впоследствии, много лет спустя, Босвелл скажет, что в те дни, когда он лежал, мучаясь от боли, в норе у реки, протекавшей неподалеку от горы Шибод, ему довелось в полной мере понять, что означают физические страдания. Разумеется, тот факт, что по милости Камня он крайне редко подвергался нападениям и не испытывал чересчур тяжелых лишений, хоть и родился на свет калекой, просто поразителен.

Он знал, в отличие от Брекена, насколько важным для него было в те долгие дни и ночи присутствие Ребекки. Она не оставляла его ни на минуту (как Роза, разыскавшая когда-то Брекена среди туннелей Древней Системы) и все шептала слова, наделенные удивительными целительными свойствами. Исходившее от нее ощущение тепла и безопасности помогло Босвеллу восстановить и душевные, и физические силы.

Но Босвелл тоже обладал даром исцелять других, и, по мере того как рана его затягивалась, душа