Марина Алиева - Жанна дАрк из рода Валуа

Шарль на своем помосте побагровел. Голова его втянулась в плечи, как в прежние времена, когда ещё были живы более любимые двором братья, а от него никто ничего не ждал, кроме неуклюжих глупостей. Набычившись и замерев, он стал похож на собственное изваяние, все чувства которого собрались в одних только глазах, страдальчески перебегающих с лица на лицо. И Рене, так и стоявший с епископом возле выставленных доспехов, подумал, что ещё чуть-чуть, и дофин совсем сгорит со стыда, дрогнет и закричит на весь зал, что тоже не хочет никакого союза с «Бургундским убийцей».

– Почему матушка ничего не сделает? – обеспокоенно спросил он.

– Потому что сейчас мой выход, – ответил епископ.

Смиренно сложив руки, он протиснулся сквозь негодующую толпу в центр зала и встал прямо против «рыцаря без упрека», мессира де Барбазана, к которому в основном и обращался, когда, заинтригованный его выходом зал слегка притих.

– Позвольте мне, господа, сказать несколько слов. Это наше единодушное негодование воистину прекрасно, потому что лишний раз доказывает и нашу решимость, и преданность закону и престолу. Но, отдав дань поверхностному чувству, давайте уже обратимся к голосу разума… Или к трезвому расчёту, что несомненно более подходит к такому шагу, как договор с герцогом Бургундским.

Епископ помолчал, убеждаясь, что все слушают его достаточно внимательно и продолжил:

– Представим на минуту последствия других наших шагов. Предположим, что союз с Бургундцем будет сегодня отвергнут, и уважаемое собрание решит обратиться за помощью к английскому королю. Предположим даже, что его светлости, – поклон в сторону герцога Бретонского, – удастся снова получить от Монмута отсрочку в военных действиях, а возможно и реальную поддержку в отвоевании Парижа. Но, что нам это даст? Кратковременную победу, за которую потом придется отдать втрое больше, чем мы получим сейчас!

– Мы освободим короля, – сдвинул брови мессир де Барбазан. – Пускай он болен, но жив, и до сих пор ни в каких регентах не нуждался. Покойные герцог Филипп, Луи Орлеанский и граф Арманьякский, упокой Господь его душу, конечно, имели определённые, скажем так, «полномочия», но никогда не забывались настолько, чтобы, превышая их, создавать собственный двор и править страной, узурпируя власть…

– Только Арманьяк казнил всех без разбора, поэтому весь Париж так жаждал его смерти, – громко хмыкнул «Ла Ир».

– Чернь, поднятая для разбоя, ещё не Париж! – взвился «рыцарь без упрека».

Но епископ успокаивающе поднял обе руки.

– Не стоит тревожить души усопших обвинениями, которые нам не принадлежат. Граф действовал, как лекарь, который причиняет боль, чтобы, вскрыв язвы, их прочистить. Поэтому и не был популярен. Но лучше ли поступает сейчас королева?!Словно хитрая лиса она зализывает эти язвы, разнося заразу по всему телу, а тело это, не что иное, как Франция! Объявив себя регентшей и созвав собственный парламент, её величество всему миру показала, что намерена править сама, притом, что законный государь, её муж, жив! К величайшей общей радости католического мира, закрывшийся в апреле Констанцский собор положил конец великому расколу нашей церкви и дал нам единого папу, который мог бы выступить против подобного произвола. Но с другой стороны, к величайшему нашему огорчению, его святейшество, Мартин Пятый, получил в свои руки отнюдь не землю обетованную, но, покрытое трещинами раздоров поле боя, где пока празднует победу английский король. В такой ситуации глупо ждать от понтифика, только-только вступившего на свой, ещё непрочный, тяжёлый путь, что он пойдёт против сильнейшего. А Монмут регентство королевы принял, полагая, что женитьбой на принцессе Катрин обеспечит себе право наследования французского престола в обход дофина Шарля. Поэтому, господа, легко может получиться так, что, одной рукой помогая нам в борьбе с герцогом Бургундским, он другой рукой схватит нас за шиворот, как изменников и заговорщиков, поскольку, все здесь прекрасно понимают, что выступая против герцога, мы выступаем и против королевы тоже.

Епископ снова помолчал, ожидая, когда смысл его слов окончательно до всех дойдёт, и с удовлетворением отметил про себя, что многие уже не фыркают с негодованием через каждое слово, а молчат, хоть и сердито, но задумчиво.

– Что же в такой ситуации может предложить ваша светлость? – спросил де Барбазан. – Если вы видите какой-то выход, то поделитесь с нами. А то я начинаю думать, что положение совсем безвыходное.

– Почему я?! – едва ли не возмущенно изумился епископ. – Господь велик, и в своей мудрости послал нам наследника престола, вполне способного принимать решения. А если я позволил себе сейчас вмешаться, и на минуту отвлёк ваше внимание, то лишь для того, чтобы страсти в этом зале поскорее улеглись. А ещё потому, что вчера вечером, как исповедник его высочества, имел высокую честь видеть, как тяжело далось нашему дофину его решение. Этот тяжкий крест, подобно Спасителю, он принёс сюда, к нам, и ожидает только понимания, как помощи…

Казалось, что молчание в зале можно резать мечом, таким плотным и напряженными оно стало. Потом еле слышно вздохнула мадам Иоланда. А следом за ней Гийом де Барбазан первым повернулся к помосту, где сидел дофин и, опустившись на одно колено, произнёс:

– Я готов выслушать всё, что скажет ваше высочество.

За маршалом последовали все ленгедокские рыцари. И тут же, словно в ответ, громыхнув оружием, преклонил колено «Ла Ир» со своими гасконцами, чем подал пример остальным собравшимся. В конце концов, стоять остались только де Жиак и его окружение, итальянские наемники, мадам Иоланда и Жан Бретонский, который с неудовольствием поглядывал вокруг

Всё ещё красный Шарль исподлобья осмотрел склонившихся перед ним.

– Я рад, мессиры, что вы готовы выслушать меня без раздражения, – выдавил он. – И сразу хочу заявить, что договор с Бургундским изменником мы намерены заключить не как подданные королевы-регентши, а как правительство законного наследника и будущего короля. Для этого, прямо сейчас следует избрать новый парламент – мой собственный – представительство которого заключит с Бургундцем такой договор, который король обычно заключает со своенравным вассалом, если стране угрожает опасность.

– Но два правительства, это неизбежный раскол! – тут же подал голос Жан Бретонский.

– Конечно, раскол, – холодно произнесла мадам Иоланда. – Но вина за него должна будет лечь на королеву. Это она всему миру показала, что его величество недееспособен. Значит, по всем законам, управление страной переходит к дофину, который уже давно не ребёнок, и мы, принимая его правление, действуем по правилам общепринятого порядка. В любой европейской стране поступили бы так, включая Англию. И Чёрный Принц Эдуард тому подтверждение…

– Но у нас сейчас другая ситуация!

– Закон ситуацию в расчёт не берёт.

Герцогиня вздернула подбородок и присела перед дофином, словно извиняясь за то, что осмелилась его прервать.

Шарль бросил на неё затравленный взгляд. Он боялся того, что делал. Боялся и не принимал. Но продолжал говорить уже начатое, цепко держа в памяти разговор, состоявшийся ночью и продолжавшийся почти половину сегодняшнего дня.

– Путь любого властителя – это путь компромиссов, – втолковывала ему мадам Иоланда. – Достоинство не в том, чтобы пробивать закрывающиеся пути собственным лбом, теряя при этом корону, а может и жизнь – оставьте это воинам и рыцарям на турнирах – но в том, чтобы находить достойную дверь там, где другие, как раз и колотятся лбами! Учитесь соглашаться с врагами, не теряя чести…

– Соглашаться?! – дофин сверкал на неё глазами белыми от бешенства. – Когда-то выучили меня совсем другому, матушка!

– Я всегда учила вас одному – сохранять свое достоинство даже перед лицом смертельной опасности. И сейчас призываю к тому же! Договор с Бургундцем так же опасен, как договор с английским королем, а может, и опаснее. Но у него есть одно преимущество – время. Вы можете тянуть его, не соглашаясь на условия, которые сочтёте неприемлемыми, можете выдвигать свои, которые сочтёт неприемлемыми он, но время, убывающее для него, даст вам возможность собраться с мыслями и, может быть, с новыми силами…

– Но время будет убывать и для меня! Вместе с людьми, потому что обязательно найдутся недовольные!

А это уже моя забота, Шарль, – улыбнулась мадам Иоланда, подавая ему лист бумаги. – Сейчас мы наметим ваш будущий парламент с учётом любого возможного недовольства…

И вот теперь, стараясь, чтобы голос его звучал, как можно увереннее, Шарль называл имена будущих министров перед затаившим дыхание залом.

– А известно ли вам, мадам, кого прочат в коннетабли при враждебном вам дворе? – тихо спросил Жан Бретонский, пользуясь тем, что внимание всех было приковано к дофину.