Красный Жук - Евгений Викторович Сурмин

нужна? «Историю пишут победители». Не помню, кто сказал, но это именно так.

– То есть ты не шутишь, Командир?

– Если Советский Союз проиграет, то и товарища Сталина, и нас с тобой, и саму идею коммунизма так оболгут, что тебе и в страшном сне не приснится.

Так вот, Андрей, возвращаясь к ответственности. Не может мне товарищ Сталин поверить. Не имеет права. Этот год очень важен для реформы нашей армии. Крайне важен. Я тебе уже приводил аргументы против нападения Германии, а на другой чаше весов просто слова какого-то майора. А вдруг я ошибаюсь, и мобилизация спровоцирует Германию? Да ещё Англия пойдёт на сепаратный мир с немцами и тоже на нас навалится. Понимаешь, какие ставки?

Может быть, на самом деле лучше перетерпеть первый удар, чем стать агрессором в глазах мирового сообщества? Вон Гитлера в тридцать восьмом на обложку журнала «Тайм» американцы как человека года поместили, а нас за Финляндию из Лиги Наций сразу турнули.

– Да уж, дела. И что, товарищ Сталин ничего сделать не может?

– Почему ничего. Ты, Андрюха, вокруг оглянись. Разве это ничего? Готовимся мы, и весь Союз готовится. Знаешь, обычно к товарищу Сталину ходят свою ответственность на него переложить. Пришёл, допустим, к нему командующий автобронетанковых войск посоветоваться: так, мол, и так, формировать нам танковые бригады лёгкими танками или на средние переходить? И что бы ему ни ответили – всё, с него взятки гладки: как партия сказала, так он и сделал. Понимаешь?

– А чё ж тут не понять? Я про Задиру доложил, а решение уже тебе принимать.

– Верно. А тут приходит молодой командир, чуть ли не вчера училище закончил, и говорит: «Делать нужно вот это и вот это, ответственность беру на себя». А я тебе скажу: ой не просто в Кремле своё мнение отстаивать. Я когда с Лаврентий Палычем говорил, то он для меня был просто большой начальник, а вот зайдя к Сталину, я просто физически почувствовал, как на плечи и голову давит. Каждое слово, сказанное в этом кабинете, – это судьбы тысяч людей. Понимаешь? Тут уже товарищ Сталин не личность, а как бы функция – персонифицированная ответственность за весь Союз. Хотя словами не расскажешь, это надо пережить.

– Ну, Командир, может ты и молод, зато повоевал поболее многих, и Звезду тебе не за красивые глаза дали. А скажи, какой он, Сталин, как человек?

– Да знаешь, я и не запомнил, доброжелательный вроде.

– Ну ты, Командир, даёшь. Был у самого товарища Сталина и ничего не запомнил.

– Почему, кое-что запомнил. Знаешь, какое он мне напутствие дал, когда направил инспектором в наркомат вооружения? «Будете, товарищ капитан, шилом для нашей бюрократии. А то некоторые ответственные товарищи как засели в кабинетах с мягкими креслами, так о своём геморрое думают больше, чем о деле». Так что, Андрюха, перед тобой боевое шило партии.

– Тебе смешно, Командир, а меня жуть берёт: как договорятся немцы с англичанами…

– Не боись, капитан, у товарища Сталина в трубке ума больше, чем во всей британской Палате общин вместе с хитрованом ихним, Черчиллем, который недогерцог Мальборо. Да и товарищ Молотов не лыком шит. Не сомневайся, утрём нос капиталистам.

– Да я и не сомневаюсь. Но своим теперь спуску не дам.

– Правильно. Ладно, давай на сегодня закруглимся, темно вон уже за окном.

– Хорошо, а то голова уже пухнет, столько ты на меня вывалил. По уму мне бы денька два обдумать всё хорошенько. Вот, например, почему ты Черчилля недогерцогом называешь?

– Это просто, он сын третьего сына седьмого герцога Мальборо, так что титул ему не светит. А кстати, Андрей, чуть не забыл, комиссара себе не ищи.

– Почему?

– Нашли его нам уже.

– Кто?

– Лев Захарович Мехлис!

Посмотрев на обалдевшего в очередной раз Андрея, Командир чуть кивнул головой.

– Ладно, пять минут роли не играют. Раз уж я тебе столько рассказал. С товарищем Мехлисом я познакомился в тысяча девятьсот тридцать седьмом. Осенью, перед самым избранием его членом Центрального комитета партии. Тогда он ещё был главным редактором «Правды».

– Охренеть.

– У тебя сейчас в голове вопрос: «Как?!» Отвечаю. Мы всем курсом написали в газету (разумеется, в «Правду») письмо, смысл которого был такой: рабочий-прогульщик – тот же дезертир. И можно сказать, попали в яблочко: наше письмо опубликовали, и оно стало своего рода катализатором кампании по борьбе с тунеядцами, лодырями и прогульщиками.

– Ага, и тут без тебя, Командир, не обошлось! Небось, и идея твоя была. Помню я эту кампанию, спорили до усрачки: многим тогда показалось, что больно уж круто партия гайки закручивает.

– Вот, а в начале тридцать восьмого Лев Захарыч стал начальником политуправления Красной армии. Мы к тому времени несколько раз поговорили, так сказать, за жизнь. Поделился я с ним мыслями, как вижу будущее вооружённых сил и какое место и роль там играют разведывательно-диверсионные подразделения. Думаю, ему интересно стало, что из моей затеи выгорит, вот и дали мне по окончании обучения роту в Чите. Сам понимаешь, при его положении это одним звонком решалось.

– Да уж, а мы всё гадали поначалу, почему к нам на край земли, почему не в Москву. Правда, недолго гадали, до первого марш-броска. Знаешь, Командир, я бы удивился, но сегодня уже не могу. Подумаешь, друг члена ЦК!

– Запомни, Андрей, с людьми такого уровня не дружат. Их можно использовать, как силы природы, если хватит смелости и умения, но они так же, как ураган или цунами, в любой момент сметут тебя, как мошку, и не заметят. А Мехлиса бойся даже сильнее, чем Берию. Лев Захарович идеалист, полутонов не видит и человеческих слабостей не признаёт. Помни, что твой будущий комиссар – это глаза и уши Мехлиса. Кстати, глаза и уши Лаврентия Палыча, которые окажутся среди тех, кто с тобой уедет, тоже покажу, чтоб знал.

– В смысле?!

– А что ты так удивляешься? Все люди от природы любопытны, а Лаврентий Палычу и по должности положено всё знать. Пусть себе смотрят, у нас секретов нет от органов безопасности. – Два сидящих за одним столом человека на долю секунды встретились глазами. – А если какие-то наши наработки у себя начнут применять, вообще замечательно.

А вот комиссара к рукопашке приохоть, к стрельбе – ни один нормальный мужик не устоит. Пусть нашим духом проникнется, от него много пользы может быть. С фабричными там поговорить, с проверяющими. Считай, ты теперь под прикрытием тяжёлой артиллерии. Но и сам, Андрей, теперь всё время держи ушки на макушке, чтобы эта