HOMO FABER - Михаил Владимирович Баковец

Техасе будет сложно тем, кто видел — если видел — нашу высадку в Нью-Йорке.

Та с недоверием посмотрела мне в глаза.

— Теперь моя очередь рассказывать, но сначала хочу узнать о твоих планах на будущее. Нет, нет, — я выставил ладонь в её сторону, — это никак не повлияет на мою правдивость. Просто хочу узнать, кто ещё станет носителем моей тайны. К слову, за неё тебя могут не только простить и принять обратно, но и наградить. Правда, доказательств ты предоставить не сможешь, кроме своих слов и тех второстепенных улик, которые уже попали в руки твоих бывших хозяев.

— Ты правильно сказал — мои бывшие хозяева. Что буду делать? Я не знаю, — последние слова она произнесла очень тихо. — Я никому не нужна и не знаю, чем могу быть полезна кому-то. Реабилитироваться перед немцами… не знаю, вряд ли я смогу дальше работать с ними, как раньше. Рано или поздно меня всё равно спишут или я сама всё… порушу. У меня была цель помочь своей стране, пусть не вернуть старое, но изменить новое в лучшее сторону. А теперь и Родина, и те, на кого рассчитывала, считают меня врагами. Я бы хотела остаться с тобой, помогать хоть в чём-то, если это возможно, — она с надеждой посмотрела на меня. — Но только тебе, а не тем, с кем ты связан! — говорила она искренне, я не чувствовал фальши и интуиция молчала, в отличие от момента побега в Австрии.

Я усмехнулся:

— А больше нет никого. Кратко моя история звучит так: я родился не в этом мире и не в это время. И через полвека. Но общий исторический ход до конца июня прошлого твоего и моего мира был идентичен. Изменился здесь, он только с моим появлением. Я знаю будущее этой Земли, в курсе, чем закончится война, что будет дальше. Германия обречена, пусть сейчас она бьёт своих врагов на всех фронтах. Четыре года в моём времени нужно было, чтобы твоих бывших хозяев разбили в пух и прах. Гитлер покончит с собой, когда советские войска войдут в Берлин. Вместе со всей своей семьёй, кстати. Те его ближние, кто будет ещё жив к этому времени, сбегут в другие страны: сюда, в США, в Мексику и Аргентину. Кого-то поймают и показательно казнят, но многие избегут заслуженной кары. СССР после войны станет только сильнее и начнёт диктовать свои условия всему миру, деля влияние на него между Англией и США.

Девушка превратилась в соляной столб, слушая мои откровения.

— Не веришь? — спросил я. — Согласен, звучит фантастически, но это правда.

— Я… я не знаю. Наверное, точно не поверила бы, если бы не была с тобой рядом столько времени. Но даже так немного сомневаюсь, — призналась она. — Ты все эти документы из будущего принёс? Или можешь их доставать? А-а, поняла, — она даже пожалась(?) в мою сторону. — Ты брал из будущего всё это, когда исчезал на короткое время, на час-полтора-два.

— Нет, ты ошиблась, — сухо ответил я и почти так же тоскливо вздохнул, как она немногим раньше. — Если бы я мог попадать в своё время, то разве тут остался бы? Кэт, ты просто не представляешь, как изменилась жизнь через семьдесят с лишним лет.

— Ты говорил про пятьдесят, — приподняла она левую бровь.

— Пятьдесят лет назад я родился, то есть, через пятьдесят лет рожусь… тьфу, блин, запутался, — сплюнул я. — А через семьдесят с небольшим я попал сюда. В общем, я бы здесь никогда не остался даже на одну лишнюю минуту. В моём времени каждая квартира и дом стали центром, где человек может жить не отрываясь от мира и не выходя за стены на улицу. Тут тебе и театр, и кинотеатр, и общение не просто по телефону, а с возможностью видеть друг друга, словно через стекло в соседних комнатах. Можно учиться не выходя из дома, заказывать еду, одежду, лекарства. И работать тоже можно у себя в комнате, получая высокую зарплату. Технологии поднялись так высоко, что люди научились летать в космос…

На этой фразе собеседница инстинктивно посмотрела в окно, где на вечернем небе уже показались первые звёзды.

— … не все, правда, могут себе это позволить. Но богачи уже там побывали. Любая еда доступна, даже та, которую делают на краю мира. Автомобили уже стали такой частью жизни, как велосипеды в этом времени. Ай, да что тут говорить, — махнул я рукой, расстраиваясь от собственных слов.

— А вернуться можно?

— Можно. Для этого я и оставлял разные вещи, передавал в Москву и, якобы, терял для немцев. Рисунки, записки с цифрами домов, улиц и датами.

— Зачем? — спросила она.

— Это самый важный вопрос, — чуть улыбнулся я. — И ответ на него таков: чтобы поверили. Без веры в тот факт, что из будущего можно перемещаться во времени, мне никак не вернутся назад.

— Я тебя не понимаю, — устало произнесла она.

— Подожди секунду, сейчас продемонстрирую, — пообещал я, потом встал с кресла и ушёл в свою комнату, где взял папку с рисунками. Вернувшись назад, я показал ей один. — Смотри. Узнаёшь?

— Да. Это из твоего комикса, — кивнула она. — Синтезатор пищи.

— А теперь смотри, — сказал я.

Тон у меня был спокойным, уверенным и с неким превосходством. Но кто бы знал, чего мне это стоило, и как я боялся облажаться в глазах собеседницы.

Я сосредоточился на рисунке. Через несколько секунд показалось, что у меня не получится, что прошедший только что разговор и внимательный пристальный взгляд наблюдательницы мешают сконцентрироваться на своём Даре. И тут всё случилось.

— Ах! — ахнула Кэт и отшатнулась назад. Не сиди она в кресле, пусть небольшом, но на порядок устойчивее обычного стула, то запросто бы упала на пол.

— Видишь? Если не доверяешь своим глазам, то потрогай, — предложил я.

Та перевела взгляд с предмета на меня, потом вернула его назад. Неуверенно встала со своего места и подошла к синтезатору. Тут она замерла на несколько секунд, прикусила нижнюю губу и медленно протянула руку вперёд. Проведя кончиками пальцев по корпусу, она взялась за ручку и потянула на себя.

— Там нажать надо, — подсказал я. — Не сильно.

С моей помощью она открыла аппарат для синтеза