Красавчик. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

на спустившихся по ступеням людей – обычные пассажиры в мятых штанах и майках. Чиркнули спички, засветились кончики прикуренных сигарет.

Желавших подышать свежим ночным воздухом (и подымить сигаретами) оказалось немного. Около пятого вагона я увидел только троих мужчин. Я заметил, что мужчины затянулись дымом и посмотрели на здание вокзала. Фонарь осветил их лица.

Сергей Петрович толкнул меня в плечо, сказал:

– Вот он. Тот, который в серых брюках. Мой батя.

Порошин остановился. Секунд десять он молчал и смотрел на пассажиров.

Я замер рядом с ним.

– Всё, Серёга, – сказал Порошин. – Дальше я не пойду.

Мне почудилось, что его голос дрогнул.

– Удачи тебе… Сергей Юрьевич Красавчик.

Порошин улыбнулся и крепко пожал мне руку.

– Помни, Серёга, что ты мне пообещал, – произнёс он.

– Помню, Сергей Петрович, – ответил я. – Спасибо тебе.

Курившие около пятого вагона пассажиры громко рассмеялись. Я почувствовал, как сердце у меня в груди пропустило удар. Кивнул Порошину и неторопливо побрёл к поезду.

Поравнялся с весело общавшимися около вагона мужчинами, остановился и спросил:

– Здравствуйте, товарищи. Подскажите: какая сейчас дата?

Пассажиры поезда повернули в мою сторону лица, оглядели меня с ног до головы.

Я отметил: пассажир, которого Сергей Петрович назвал своим отцом (Петром Порошиным), действительно походил на того человека с чёрно-белой фотографии, которую я видел вчера вечером.

– Так… тринадцатое июля, – ответил один из пассажиров (черноволосый).

– Четырнадцатое, – поправил его Пётр Порошин. – Уже четвёртый час ночи.

– Точно. Уже четырнадцатое. Не сообразил.

Ответивший на мой вопрос черноволосый мужчина пожал плечами.

– А какой сейчас год? – спросил я.

Мужчины улыбнулись, будто услышали шутку.

– Семидесятый, – снова ответил черноволосый.

– Гляжу, ты вчера неплохо погулял, друг, – сказал Пётр Порошин.

Стоявшие рядом с нами пассажиры рассмеялись.

– Спасибо, – сказал я.

Поправил на плечах лямки рюкзака, шагнул к вагону.

– Мужчина! – окликнул меня черноволосый.

Я обернулся.

Пассажир поднял руку и указал кончиком сигареты на здание вокзала.

– Мужчина, что это за флаг у вас там висит? – спросил он.

Я взглянул на российский триколор.

– Так это… голландский, – ответил я. – Повесили в знак дружбы народов. У нас в Порогах сейчас проходит неделя голландской культуры.

– Голландский? Разве?

Пассажиры поезда снова взглянули в сторону вокзала.

– Точно, флаг Нидерландов, – заверил я. – Без вариантов. Только полосы местами поменяли. Перепутали. С кем не бывает? Да и какая разница? Никто ведь не обидится: голландцы мимо этой станции редко проезжают.

* * *

Для посадки в поезд билет мне не понадобился. Хватило моей улыбки и советской банкноты с изображением Ленина. Я пообещал Порошину, что сперва предложу проводнице именно советские деньги – я выполнил своё обещание и невольно подивился результату. Советские рубли работницу железной дороги будто бы и не удивили. Проводница ловко спрятала банкноту в карман, улыбнулась мне в ответ – я невольно почувствовал себя обманутым, будто в магазине мне недодали сдачу. Но сдачу у проводницы я не потребовал. Как не вынул из кармана и оба оказавшиеся невостребованными паспорта (советский и российский).

Проводница просканировала меня взглядом, сказала, чтобы я занял «любое свободное» место. Она выглядела сонной и уставшей. Без бейджа с именем на груди. Проводница пообещала, что «после отправления» принесёт мне «бельё». Прикрыла губы ладонью, зевнула. Я поднялся по ступеням в вагон – почувствовал себя при этом будто бы под прицелом кинокамер. Невольно оглянулся: взглянул на трепыхавшийся на ветру триколор и на видневшееся в полумраке пятно (припаркованную около вокзала машину Порошина). Зашагал по узкому коридору – к запахам креозота и табачного дыма здесь добавился запашок пота.

Свободными в вагоне оказались только верхние боковые полки. Да и то, всего лишь две: ближайшие к туалету. Я выбрал сороковое место. На тридцать девятом похрапывал похожий телосложением на моржа мужчина. Он то и дело почёсывал свой выглядывавший из-под белой майки живот. Я бросил на третью полку рюкзак. Заметил внимательный взгляд пожилой женщины, которая следила за мной из соседнего купе. Развернул матрас. Замер в проходе в ожидании проводницы, пробежался взглядом по тёмному вагону. Отметил, что пассажиры спали вполне правдоподобно. Невольно зевнул. Увидел, что в вагон вернулись ходившие на перекур мужчины.

Вагон вздрогнул – светивший за окном купе фонарь медленно поплыл в сторону. Я посмотрел на то, как за окном выглянула из-за крон деревьев и снова появлялась на небе луна. Взглянул на газетный свёрток, что лежал на столе в купе – в шаге от меня. Невольно подумал: «Какая дата указана на этой газете? Какой год?» Улыбнулся явившейся ко мне с постельным бельём в руках проводнице. Постелил поверх матраса простыню, сунул видавшую виды подушку в наволочку. Мои метр и восемьдесят восемь сантиметров поместились на «второй» полке с трудом и не в полный рост. Я закрыл глаза и сам не заметил, как провалился в сон.

* * *

Ещё в полудрёме я услышал бренчание гитары и мужской голос, который распевал незнакомую мне песню. Он напомнил о студенческих временах, когда я часто наведывался к приятелям в общежитие.

– … Ах, эта девушка, – фальшивил мужчина, – меня с ума свела…

– … Разбила сердце мне, – подпевали женские голоса, – покой взяла…

Я почувствовал, как моя кровать вздрагивала, будто я покачивался на волнах… или ехал в поезде. Открыл глаза – увидел над собой матовую поверхность полки. Не сразу, но всё же сообразил, где и почему нахожусь. Унюхал запахи еды, пота и табачного дыма. Повернул голову – встретился взглядом с глазами сидевшей на нижней полке незнакомой женщины. Женщина тут же отвернулась, точно её смутил мой взгляд.

Гитара выдала прощальный аккорд и замолчала. Гул голосов в вагоне будто бы стал громче. Я посмотрел на улицу – увидел небольшие белые облака на ярко-синем небе. Отметил, что окно в купе приоткрыто. Взглянул на часы и обнаружил, что проспал без малого десять часов. Свесил с полки ноги – так, чтобы они не оказались рядом с лицом пассажира с тридцать девятого места. Взял с третьей полки кроссовки, соскочил на пол.

Улыбнулся, поздоровался – ответом мне стало негромкое разноголосое «здрасте».

В начале вагона снова ожила гитара.

– Может быть, пора угомониться, – пропел мужской голос, – но я, грешным делом, не люблю…

– … Поговорку, что иметь синицу, – подхватили женские голоса, – лучше, чем грустить по журавлю…

Я прошёл к туалету – тот оказался заперт. Из емкости для сбора мусор неприятно пахло. Поэтому я вернулся к своей полке, уселся за стол напротив читавшего книгу мужчины. Снова посмотрел в сторону туалета.

– Скоро остановка, – сказала мне женщина с окрашенными хной волосами. – Туалет уже закрыли. Терпите, молодой человек.

В