Помещик 3 - Михаил Шерр

заделом на будущее, рассчитывая, что шахта будет работать десятки лет появятся технические усовершенствования.

После того как мы построим копер, непосредственно добывать уголь и параллельно строить основной ствол шахты будет шахтерская артель. Она будет состоять из двадцати двух человек: три смены по семь человек и мастер.

В России сейчас тех, кто возглавляет артели, зовут старостами или подрядчиками. Иногда большаками в случае какой-нибудь семейной артели.

Но у нас это будет мастер — и по одной простой причине. Это будет горный инженер из младших офицерских чинов. Каждой сменой будет руководить сменный мастер из внеклассных нижних чинов, какие-нибудь унтер-шихтмейстеры.

Каждая смена будет по восемь часов, и смены будут меняться после общего выходного в воскресенье.

Шесть шахтеров будут добывать уголь, грузить его на тачку и выкатывать её из копера. У них тачку будет перехватывать бригада другой артели, которая будет отвозить её на склад, разгружать и возвращать.

Состав этой артели надо будет рассмотреть позже, как говорится, по потребности.

Общее руководство шахтой будет осуществлять начальник шахты, который тоже будет из горных инженеров, но уже из старших. По необходимости у него будут помощники.

Шахтеры, неважно — свободные или из крепостных, — заработную плату получать будут одинаковую, в зависимости от выработки. У крепостных будет бонус — вольная через какое-то количество лет работы или досрочно за ударный труд. За какой-то общий стаж работы — у всех пенсия.

Конкретные года еще не знаю, надо над этим вопросом подумать. И конечно, никаких баб и малолеток. Только после восемнадцати лет, а может быть, даже и постарше. Пахать там ой-ой-ой как надо будет.

Вот такую штуку я придумал и расписал.

Анна молча всё прочитала и долго все переваривала; я даже немного испугался.

— До такого, Саша, еще в мире, наверное, никто не додумался. Заводчики тебя готовы будут растерзать. Петиции Государю будут писать с требованием судить тебя и предать смерти, — всё это Анна говорила абсолютно серьезно, и на её глазах даже набежали слезы.

— А ты знаешь, я уверен в этом и буду этому даже рад, я имею в виду петицию.

По щекам Анны потекли слезы, и она перебила меня, почти закричав:

— Ты сошел с ума! Подумай о нас!

«О нас. Кого Аня имеет в виду: только себя с Ксюшей или и моих крестьян тоже?» — подумал я.

— Мы с Ксюшей уцелеем, а твои крестьяне в лучшем случае отойдут казне…

— В самом худшем, Анечка, в самом худшем и совершенно невероятном. И знаешь почему?

Анна плакала горючими слезами, чуть ли не в буквальном смысле; по крайней мере, я физически ощущал, какие они горячие. И, похоже, она совершенно не могла говорить и на мой вопрос только отрицательно покачала головой.

— Во-первых, ты выйдешь за меня к тому времени замуж, и мои крестьяне и все дела будут твоими. Во-вторых, когда эти заводчики сравнят свои прибыли с моими, они просто заткнутся, и всякие проверяющие, когда увидят мои цифры, пошлют их лесом. А в-третьих, у меня к тому времени будет достаточно денег, чтобы уехать за границу, послав здесь и заводчиков, и даже самого Государя. Крепостные получат вольные. А если кто-то попробует меня задержать, то мои гайдуки обломают им все задержалки.

Я достал письмо, только что полученное от сербов.

— Сербы приняли мое предложение. Завтра или послезавтра домачица Елена приедет к нам.

Глава 4

Приехавшая сербская домачица Елена оказалась высокой, статной, совершенно седой женщиной, державшейся с поразительным достоинством и властностью.

В этом, наверное, и был главный секрет, почему до сих пор российские власти не закрепостили этих сербов. Оказать сопротивление они бы не смогли в силу своей малочисленности, а каких-либо серьезных покровителей у них не было.

И только личные качества Елены помешали соседям приютившего их помещика сделать это. А в российских законах нашлась бы лазейка, и всё было бы против сербов, и ничто не спасло бы их.

Непонятно, кстати, почему они до сих пор не получили русское подданство.

Но теперь все эти опасения в прошлом, сербы переселяются ко мне.

Елена и сопровождающие её шесть сербов ожидали в гостиной. Еще семеро расположились на отдых во дворе.

Когда я вошел, Елена и шестеро сербов с достоинством поклонились.

— Здравствуйте, Александр Георгиевич, — за всех поздоровалась Елена.

Одеты все сербы вполне по-русски. Только незнакомый разноцветный шарф на голове Елены, её лёгкий акцент и белые сорочки у всех выдавали в них иностранцев.

— Здравствуйте, господа, — ответил я лёгким поклоном головы.

— Мы получили письмо Милицы и почти принимаем ваше предложение. Нам необходимо только услышать его из ваших уст.

— Хорошо. Я предлагаю вам, как свободным людям, поступить ко мне на службу. За кров, стол и установленное жалование работать в имении и на моих предприятиях, а мужчинам — ещё и охранять меня, мою семью и моих людей. А молодым мужчинам сопровождать меня в опасных поездках, например на Кавказ, где идет война с горцами. Ваши проблемы с получением официального статуса буду решать я.

— Спасибо, Александр Георгиевич, — лёгкая, довольная улыбка тронула губы Елены. — Мы согласны вам служить и будем это делать, как говорят у вас в России, не щадя живота своего.

Сопровождавшие Елену все дружно, как один, кивнули в знак согласия.

— Но вы даже не поинтересовались, в каких условиях вам придется жить эту зиму, — удивился я.

— Мы готовы временно жить даже в палатках. У нас заканчиваются паспорта — они все до Рождества, — и если мы не найдем новое место жительства, то сосед-помещик, а мы живем в имении родителей мужа Милицы, попытается обратить нас в крепостных, — откровенно объяснила Елена одну из причин их согласия. — Мы доверяем мнению Милицы и верим ей и вашему слову.

— Хорошо, господа. Полагаю, мне необходимо поехать с вами, чтобы господин помещик не стал чинить вам препятствий. Мы сейчас поедем, и я вам покажу место, где предлагаю вам временно жить. Но сначала я напишу письмо в Калугу, и как только получу ответ, а он непременно будет сегодня, мы отправимся к вам.

Минут через двадцать Степан и Тихон верхами на четырех лошадях, имея для скорости сменных, ускакали в Калугу.

Мы договорились, что я поеду в Сосновку, а Анна не спеша приедет в Калугу и будет ждать известий от меня.

Ксюша останется дома; она уже вполне успокоилась и