Последний герой СССР - Петр Алмазный

посмотрел на себя в зеркало и закатил глаза: жуть страшная. Но модно. Джинсы высокой посадки, широкие от талии и зауженные к низу. Что удивляться, еще недавно в моде были брюки «бананы» — еще смешнее. Да уж, мода конца восьмидесятых — начала девяностых — не для слабонервных.

До мантышной — небольшого киоска с залом на восемь столиков, стойкой со спиртным и кухней за клеенчатой занавеской — медленным шагом минут пять.

Шел не спеша, с удовольствием глядя по сторонам. Время ближе к обеду, уже почти двенадцать. Лето — оно всегда прекрасно, девяностые это, нулевые или двадцатые.

Вошел в мантышную и почувствовал, как рот наполнился слюной. Все-таки ностальгия — это, в первую очередь вкусы и запахи твоего детства, твоей юности, любого твоего отрезка жизни. У меня это оказался дурящий аромат восточного блюда, которое просто тает во рту.

Заказал порцию. Манты Ахмед делал сам, большие, и четыре штуки — вполне нормальная порция для здорового мужика. В животе заурчало. Надо же, недавно ел и снова голоден! Куда, спрашивается, делся выработанный за долгие годы аскетизм?

Иронично хмыкнул: растущий организм требует топлива — и вгрызся в сочный мешочек из теста, красиво защипленный сверху. В рот брызнул сок — лук и мясо в нужных пропорциях имели очень нежный вкус. Ахмед знал толк в своем деле.

— Вай, Агей-джан, ты правильно манты ешь, — сказал хозяин мантышной, который почему-то предпочитал звать меня так — сокращая фамилию. — Руками ешь. Так правильно. Так вкусно. Когда смотрю, как их вилкой-шмилкой ковыряют — туда-суда, плеваться хочется, да, — Ахмед поставил на стол чайник и скрылся за клеенчатой занавеской.

Сполоснул руки под краном, вытер салфеткой и вернулся за свой столик, с которого уже убрали пустую тарелку. Успел только налить себе чаю, как появился Вовчик.

Он замер на входе, быстро осмотрев помещение, но тут же расслабился, улыбнулся во все тридцать два зуба и подошел ко мне, как к лучшему другу.

— Влад! Ну рад тебя видеть, ну очень рад!

Мы пожали друг другу руки и он сел напротив. Гуля — дочка хозяина — тут же принесла еще одну пиалу и налила ему зеленый чай.

Вовчик брезгливо отодвинул от себя напиток, хотел положить руки на стол, но, глянув на Гулю, которая протирала соседний столик сероватой марлей, поморщился и передумал.

— Че хотел? — задал вопрос нарочито тупо. Зачем выходить из образа раньше времени?

— Ты же сейчас в свободном полете? — Вовчик смотрел на меня со смесью заинтересованности, высокомерия и брезгливости в глазах.

— Вроде как. Пока отдыхаю, — я пожал плечами, не выражая заинтересованности.

— Тебе деньги нужны? — прямо спросил Вовчик, решив не церемониться со мной-примитивным.

— Кому они не нужны, чувак? — я хохотнул: образ двадцатилетнего детины давался на удивление легко, или я помню это время лучше, чем думаю?

— Вот что хочу предложить, Влад, а давай замутим кооператив? — Вовчик смотрел на меня снисходительно — так обычно смотрят на детей или на дурачков. — Научно-коммерческий. Я вкладываюсь деньгами, темой, ты — оформляешь на себя и берешь всю бодягу с бумажками. Я отстегиваю тебе десять процентов. Ты принимаешь меня на работу — директором.

Не знаю, как сдержался, не заржал в голос. Кино и немцы, мля! Да мои ж вы девяностые!!! Эх, Вовчик, нашел идиота⁈

Я встал и небрежно бросил:

— Пошли на воздух. В парке поговорим.

Мантышная Ахмеда находилась как раз перед парком. Перешли дорогу и сразу за большой аркой входа устроились на скамье. Парк, где в выходные было всегда много народа, сейчас был немноголюден — середина недели, середина дня не располагают к отдыху.

— Ну и? — поторопил его, видя, что Вовчик мнется, не знает, как начать разговор.

— Влад, пойми, сейчас самое время косить бабло, — слова посыпались мелким горохом, все быстрее и быстрее. — Куй железо, пока Горбачев! Время самое то!

— И что там делать будем? — я повернулся к нему и сощурился — солнце било в глаза.

Вовчик тут же вытащил из кармана фирменной рубашки очки в яркой оправе и подал мне. Я мысленно выматерился: «Хамелеоны, сцуко, последний писк моды». Надел, в который раз вздохнув: куда мне, с подводной лодки, которая затонула?

— Сколько? — поинтересовался я. — Вещь дорогая.

— Босяцкий подгон, носи, — он засмеялся. — Подарок.

Я пожал плечами, спросив:

— И че делать будем?

— Деньги! — Вовчик сразу загорелся. — Во-первых, социологические исследования. Райкомы и горкомы на это бабла не жалеют. Во-вторых, инновации! У меня есть пара гениев из универа — их разработки хоть сейчас за границу продавай. Патентов им не дают, а буржуи за эти и подобные разработки золотом платить готовы!

Он затараторил про московские связи, кооперативы «АНТ» и «Полигон», фирму «Элорг», которая гоняла IBM-совместимые компьютеры. Я понимал, что рассказывает он это не столько мне, сколько проговаривает вслух для себя самого. Вовчику вообще нравилось слышать свой голос, нарцисс еще тот!

— В нашем Мухосранске такой стоит 25–30 тысяч рублей! А на черном рынке доллар уже по десять идёт! Понимаешь, какие обороты?

Вовка уже давно вскочил со скамьи, и не стоял на месте — метался, вскакивал на скамейку, спрыгивал с нее, жестикулировал.

— Совок разваливается, партбюрократы хапают, а мы — молодые, хваткие! Объясним им, разобъясним — и себя не забудем!

Я молчал. Всё это пахло даже не авантюрой, а мошенничеством, и интерес Вовчика ко мне вполне понятен. Ему был нужен лох, который впоследствии станет мальчиком для битья.

— Я не хочу быть миллионером, — наконец, лениво сказал я. Нет, я не собирался отказываться от сотрудничества с ним, но — не на таких условиях. — Я, может быть, коммунист и пролетарий.

Он вдруг взбесился. Нагнулся ко мне, попытавшись заглянуть в глаза, но увидел только свое отражение в солнцезащитных очках, улыбнулся и как-то быстро успокоился.

— Ну да, рабочий от станка, крестьянин от сохи, а отец твой трудовой интеллигент от кульмана и ватмана, — с едким сарказмом процедил он сквозь зубы. — Да плевать сейчас всем на твои идеалы! — Вовка хлопнул меня по плечу. — Бабло делать надо. Надо, чтобы деньги в руках были. А там — хоть на коммунизм трать, хоть на капитализм!

Мне надоело играть с ним. Он мысленно уже «обработал» меня. А я уже, так же, мысленно, просчитал его полностью.