Троя. Пепел над морем - Дмитрий Чайка

бог. Купцы скромно умалчивали, что в свое плавание были отправлены лично мной, а их убытки от поездки с лихвой компенсировала казна Сифноса. И так уж получилось, что к нашему прибытию цари Аморгоса, Иоса, Феры и еще нескольких островков с населением в две-три сотни душ уже стояли на берегу, махали ветками оливы и загибали трясущиеся пальцы, пересчитывая мои корабли. Толку от них не будет почти никакого. Эти острова и в бесконечно далеком будущем будут живы одним лишь туризмом, а сейчас это просто приют рыбаков и крестьян, которые растят зерно и оливу на скудной, каменистой земле. Серьезным приобретением стал лишь Серифос, на котором, как я знал, столько железной руды, что ее на последующие три тысячи лет хватило.

Порт родного Сифноса встретил меня шумом, гамом и веселой суетой. Ведь никакого сравнения нет с тоскливым спокойствием других островов. Здесь жизнь била ключом. Купеческий порт обрастал каменными причалами, а рядом с ним уже строились какие-то сараи. Ах да! Я же сам разрешил купцам сделать перевалочные склады.

Я спрыгнул на берег и тут же попал в водоворот резких звуков и запахов. Вот вереница ослов везет груз тонкостенной расписной посуды, бережно переложенной слоями соломы. А вот огромные грубые горшки, которые повезут на Парос. В них мы будем хранить запасы тунца. Вот грузят на корабль ткани, сотканные рабынями в моем дворце. Вот тащат амфоры с маслом. Они пойдут в Египет, где наше масло нарасхват. Оно не самое лучшее, но, в отличие от остальных, доезжает до места в целости и сохранности. Ведь путь вокруг Крита теперь безопасен для моих кораблей. Так уж выходит, что сейчас масло с соседних островов едет сначала сюда, где его выкупают за серебро, а уже потом его везут в Египет. Мой Сифнос начинает продавать безопасность, превращаясь в крупнейший узел оптовой торговли. Многие из купцов Аххиявы не рискуют плыть в Египет сами. Они готовы делиться прибылью. Те же торговцы, кто все-таки решаются плыть, отдают десятую часть груза за место в караване. Думаете много? Посчитайте стоимость стражи, которой я плачу из своего кармана. Особенно скупых с нетерпением ждут на морских путях критяне. Я не запрещал тамошним басилеям зарабатывать на жизнь.

Десять стадий от порта до дворца я прохожу обычно за треть часа. Охота поесть нормальной еды, принять ванну и выпить чашечку кофе… Кстати! Он же растет в Судане. На заметку!

Я шел лишь с небольшой охраной, кивками отвечая на поклоны, как вдруг какая-то женщина бросилась мне в ноги. Я посмотрел на нее. Лет сорока от роду, весьма почтенный возраст для этого времени. Худая, лицо прорезали глубокие морщины, а в волосах светятся нити седины. Бедна, судя по ветхой ткани хитона.

— Помогите, господин! Умоляю!

— Что с тобой? — удивился я. Разбоя у нас нет, взяточничества тоже. Я же лично суд раз в месяц провожу.

— Мой сын! — женщина уставилась на меня налитыми слезами глазами. — Мой единственный сын! Он умирает! Помогите, господин! Мне не к кому больше обратиться. Я молилась Великой Матери, но она не слышит меня.

— А от меня ты что хочешь? — я совсем растерялся.

— Помогите!

Это все, что она сказала, намертво вцепившись в мои колени. Воины бросились было, чтобы оторвать ее от меня, но я взмахом руки остановил их. Ни к чему такое, да еще и люди обступили меня кольцом, живо обсуждая происходящее. Островитяне в этом похожи на обезьян в зоопарке. Они, не стесняясь, орут, машут руками и громогласно высказывают свое мнение, не особенно вникая, интересно ли оно кому-нибудь вообще. Южный народ, темпераментный, непоседливый и шумный до ужаса.

— Пройдем, женщина! — поднял я ее. — Если я смогу тебе чем-то помочь, я помогу.

— Спасибо, спасибо, господин! — она шептала эти слова как заведенная. Ее глаза были залиты такой мукой, что меня до самого сердца проняло. А ведь я видел смерть множество раз и уже успел привыкнуть к ней.

— У меня никого больше нет! — сбивчиво говорила она, шагая в сторону рыбацкой хижины, стоявшей на отшибе. — Муж утонул, а остальные дети умерли в младенчестве. Не дайте пропасть бедной вдове, господин. Помогите!

Крошечный домишко, в каких обыкновенно живет беднота. Пять на пять шагов размером, с очагом в углу, сложенным из камней. Закопченные балки, на которых лежит кровля из каменных пластин. Небольшой столик, глиняная сковорода, пара горшков и сеть, что сушится на улице. Вот, собственно, и все ее достояние.

— Ну и чего ты хочешь от меня? — озадаченно спросил я ее, когда увидел паренька лет шестнадцати, который лежал на охапке соломы и бредил.

— Помогите, господин! — с неистовой верой в глазах просила она. — Морской бог слышит вас! Если не вы, то кто?

Вот зараза! — расстроился я. — А ведь это обратная сторона медали. Меня считают кем-то вроде высшего существа, а значит, ждут от меня помощи. Врачей тут нет, и медицины как таковой нет. Люди или очень здоровые, или мертвые, почти без промежутков. Тут не очень получается выживать, если ты болен. А у безродной бедноты не получается вовсе. Никто не повесит себе на шею такую обузу, когда свои дети голодны. М-да! Ситуация!

— Несите его к храму! — приказал я охране, выйдя из хижины. Я повернулся к вдове, с неудовольствием отмечая, что за нами увязалась приличная толпа зевак. — Я помолюсь за твоего сына, женщина. И если он угоден богу Поседао, то будет жить. Если нет, то умрет.

— Спасибо! Спасибо, господин! — она вновь упала мне в ноги.

— Чистые тряпки, вода и соль, — скомандовал я, и один из воинов побежал в сторону акрополя, сверкая пятками. — Поднимайте его!

Минут через двадцать я любовался худосочным телом паренька, который умудрился пережить зиму, но оказался не в силах пережить одну из опасностей своего ремесла. Он поранил руку об острый плавник, когда вынимал рыбу из сети, и теперь его левое предплечье и кисть представляют собой багровую до синевы опухоль, которая была ничем иным, как самой обычной флегмоной, гнойным воспалением подкожной клетчатки. Я не раз видел такое в прошлой жизни, когда подрабатывал санитаром в студенчестве. Гадкая штука, и скверно лечится без антибиотиков. Но деваться некуда.

— Бог Поседао! — нараспев произнес я и поднял к небу кинжал. — Молю тебя, позволь этому пареньку жить!

Сказав это, я одним взмахом