Физрук-10: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров

— Водку и сок могу принести немедленно, — отвечает тот, — а вот шашлык придется подождать. У мангальщика нашего горе, его брата сегодня клопы летучие сожрали. А его помощник только весной из кулинарного техникума выпустился…

— Тогда пусть принесут в триста пятый. Да — с жаренной картошечкой!

— Хорошо, уважаемый постоялец.

Официант уходит, а заметно повеселевший «уважаемый постоялец» обращается к собутыльникам:

— Пропадите вы тут все пропадом, пьянчужки, а я пойду к Тельме… А даже если это и не совсем Тельма, девка все равно мясистая…

— Если что — я принимаю по пятницам! — сообщает ему врач. — Анонимность гарантирую.

Отворив дверь номера, Философ прислушивается. Тихо. В спальне по-прежнему горит свет, но на кровати пусто. Зато открыто окно. Постоялец заглядывает в санузел. Никого. Уходя, он закрывал дверь на замок — это Философ хорошо помнит. Куда же подевалась эта Лжетельма? Улетела она, что ли? И его мгновенно прошибает мелкой дрожью. Так вот что в ней странного⁈ Это не девушка и не человек! Это очередная версия инсектоморфа! И она именно — улетела, так и не получив своего! А чего именно — своего, лучше и не думать.

Философа словно пружиной толкает к окну. Он с грохотом и дребезжанием стекол захлопывает обе рамы. И в этот миг раздается стук в дверь. Крикнув: «Открыто!», Философ все же шагает в прихожую, хватается за ручку и тянет створку на себя. Коридор пуст. Вернее, по крайней мере, постояльцу триста пятого номера так кажется в первое мгновение. Приглядевшись, он отшатывается, едва не захлопывая дверь перед собственным носом. Это что еще за чертовщина!

От автора

Бывший сиделец очутился в прошлом. СССР в самом расцвете 1978 г. Все бы ничего, вот только он молодой кинолог и служит в милиции! Попал, так попал!

Сегодня вышел четвертый том НАЧАЛЬНИК МИЛИЦИИ в жанре Назад в СССР, а на 1-й том скидка! https://author.today/work/353762

Глава 4

Почти у самых ног постояльца висит над ковровой дорожкой белый матовый шар, около метра в диаметре. Просто так висит, без всякой опоры. Философ отчетливо видит округлую полупрозрачную тень, отбрасываемую шаром на разноцветный ворс дорожки.

— Это ты стучал? — озадаченно спрашивает он, словно перед ним сидит пес.— Откуда ты взялся?

Шар молчит. Хотя нет — низкое, едва улавливаемое слухом гудение разливается в полной тишине. Несколько минут Философ тупо смотрит на невесть откуда взявшийся сфероид. И не может отделаться от ощущения, что тот тоже смотрит на него. Так они «переглядываются» минут пять, покуда со стороны лифта не слышатся шаги. Философ колеблется. Что делать? Закрыть дверь и сделать вид, что ни о каком загадочном шаре он и понятия не имеет или все-таки предупредить идущего? Проблему «решает сфероид». Он начинает медленно бледнеть, теряя четкость очертаний, покуда не исчезает вовсе. А может — становится невидимым? Философ осторожно тыкает в пустоту перед собой мыском ботинка. Ничего. Выдохнув, шагает из номера навстречу идущему. Это оказывается всего лишь официант.

Поужинав в одиночестве, Философ места себе не находит. Он даже не открывает новую бутылку коньяку. Слишком многое ему пришлось узнать и увидеть за эти дни и хочется как-то все это осмыслить. Он достает из своего чемодана пишущую машинку, заправляет в ее каретку листок бумаги и начинает печатать. Знание словно само собой вливается в его голову и он спешит изложить его в письменном виде, опасаясь забыть. Он еще не знает, что эти записки станут началом труда, которому он посвятит еще много лет своей и без того затянувшейся жизни. То, что Философ печатает поглощает все его время и силы. Он спит урывками. Иногда звонит в ресторан и просит принести ему ужин, хотя — на часах время для завтрака или обеда. Наконец, у него заканчиваются мысли и он вынимает из каретки последний листок, складывает исписанные ранее в стопку и кладет в картонную папку.

Раздается стук в дверь, вернее, не стук, а шорох, словно кто-то возит по филенке руками.

— Может — это Тельма? — бормочет Философ. — Настоящая…

Подходит к двери. Лампа в комнате начинает мигать, гаснет, затем нехотя загорается и светит вполнакала.

— Кто там?..

— Третьяковский, эй, чертов философ, ты здесь⁈ — раздается за дверью испуганный голос.

Философ поворачивает ключ. В номер вваливается Корабельников в одном халате, всклокоченный и трезвый.

— Слава богу, хоть ты на месте! — бормочет он. — А то я совсем со страху спятил… Слушай, Граф, надо удирать… Пойдем, а? Пойдем отсюда, Третьяковский… Пойдем, не могу больше…

Хватает Философа за рубашку и тянет в коридор.

— Обалдел что ли! — орет тот, отталкивая его руки. — Иди спать, алкаш! Три часа скоро.

— Нельзя спать, — как сомнамбула твердит баснописец. — Из этой проклятой гостиницы надо удирать. Видишь, что со светом? Мы здесь погибнем… И вообще из города надо удирать. У меня в коттедже машина. Пошли. Я бы один уехал, да боюсь выйти.

— Успокойся сначала! — велит Философ.

Он втаскивает Корабельникова в номер, усаживает в кресло, а сам идет в ванную. Поэт вскакивает и увязывается за ним.

— Мы здесь с тобой одни, никого не осталось, — сообщает он. — Головкина нет, швейцара нет, дежурного администратора нет…

Философ откручивает кран. В трубах раздается ворчание, выливается несколько капель.

— Ты что пить хочешь? — спрашивает Корабельников. — Пойдем, у меня есть целая бутылка минералки. Только быстро!

Философ трясет кран. Выливается еще несколько капель, ворчание в трубах прекращается.

— Да в чем дело? — бурчит он. — Война что ли опять? Оккупация?

— Да какая война! — отмахивается Корабельников. — Драпать надо, пока не поздно, а он — война…

— Почему — драпать? — пытается вникнуть Философ.

— По дороге, — идиотски хихикнув, уточняет поэт.

Философ отодвигает его в сторону и выходит в коридор. Корабельников семенит следом. В коридоре тускло, как красные карлики, светятся плафоны. На лестнице света нет вообще.

— Слушай, давай через черный ход… — предлагает баснописец. — Только бы выйти, а там у меня машина. Уже заправлена, погружена… Я как чувствовал, ей-богу… Водочки выпьем и поедем, а то здесь водки не осталось…

Философ возвращается в номер, берет со стола так и непочатую бутылку коньяку и протягивает ее Корабельникову, а сам начинает одеваться. Потом они спускаются вниз к стойке дежурного администратора.