Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков

и парусное. Сделать шире реи, добавить стеньги, избавиться от латинских парусов и поставить вместо них прямые, в таком случае скорость даже вырастет.

— Ни черта в этом не понимаю, — признался я, оглушенный всеми этими бом-брам-стеньгами и триселями.

— Вам и не нужно, — с морской прямотой отрезал норвежец. — Доверьтесь мне, и я все сделаю.

— А ведь это можно проделать и с теми корытами, что притащил из Синопа Панин? — задумался я.

— Вполне вероятно, — пожал плечами Петерсон.

— То есть, ты не уверен?

— Ваше величество, я не кораблестроитель. Но «Святую Елену» успел изучить вдоль и поперек еще во время строительства и могу ручаться за это судно. Но вот про трофейных «турок» я этого сказать не могу.

— Полагаешь, они худо построены?

— Не то, чтобы худо. Просто ни в Голландии, ни в Испании, ни даже в Англии так уже не строят. Чаще ставят шпангоуты, иначе крепят к ним набор и обшивку.

— Хорошо, я тебя понял. Подготовь подробный проект, составь роспись потребных материалов и количество мастеров. Начнем, пожалуй, с трофеев. Сейчас они все равно не боеспособны, а так, глядишь, толк и выйдет.

— Позвольте не согласиться с вами, ваше величество, — упрямо наклонил голову Петерсон. — Нам нужно как можно быстрее, лучше всего в эту зиму, переоборудовать именно флагман. На нем есть команда, она успела научиться своему делу. Затем, можно будет заняться и турецкими мавнами.

— А ты что скажешь, Федя?

— Я государь в морском деле все равно, что новик, — дипломатично отвечал новоиспеченный адмирал. — Однако со своей стороны полагаю, что предложение господина Петерсона вельми разумно!

— Глянь, как заговорил, — усмехнулся я. — Сразу видно, не ошибся я в тебе. — Хорошо, вот закончим войну с татарами и приступим. А теперь ступайте, у меня еще дела есть.

С удобством разместившись на обложенном подушками диване в густо увитой виноградной лозой зеленой беседке в небольшом садике, разбитом под стенами дворца пашей, я принялся отщипывать спелые ягоды от грозди.

— Бурцев, вели позвать хана сюда. У меня к нему разговор имеется. И Рожков пусть явится, будет переводить.

Вскоре охрана привела приунывшего крымского владетеля.

— Как здоровьишко, почтенный Джанибек-Гирей? — поинтересовался я, у изрядно выпившего на вчерашнем пиру пленника. — Славное утро, не находишь? Солнышко, ветерок, птички поют.

— Не так я представлял нашу встречу, Иван Федорович, — печально отозвался властитель Крыма, после чего добавил со вздохом, — Кысмет!

— Кысмет, это судьба по-нашему, — пояснил служивший нам переводчиком Рожков.

— На все воля Всевышнего, — пожал я плечами. — Сегодня я на коне, а завтра кто знает?

— Что-то не слышал я, о неудачах Мекленбургского шайтана. Не обижайся, царь, но именно так тебя зовут по обоим берегам Черного моря.

— Громкое имя всем хорошо. Подобно знамени, оно внушает страх врагам и воодушевляет друзей. К первым я безжалостен, ко вторым щедр и милостив. Скажи мне, брат Джанибек, как дальше жить будем, хочешь стать моим другом?

— Сокол не может быть другом своей добычи, — туманно отозвался хан, так что было не понятно, кого он называет добычей.

— Все в твоих руках, хан. Сегодня ты и народ твой — злейшие враги царства моего. И потому, если не договоримся, твердо намерен я за обиды прежние вам сторицей воздать! Изведу людоловов под корень! Веришь, что могу?

— С тебя станется.

— Хочешь того или будем договариваться?

— Что ты предлагаешь, русский царь?

— Тут или война, или мир. Ты ведь муж просвещенный, Джанибек. Поди прикинул уже чего и как. Вот давай, сам озвучь. Да только не мелочись, смотри, я этого не люблю.

— Думаю, желаешь ты себе ханство мое забрать.

— Хм, да, желаю. Тебе это не по сердцу? Что готов взамен предложить? Говори, ты же хан — правитель, а не кукла султанская.

— Я сам, мои калга и нуреддин, все беи и мирзы можем поклясться тебе, царь, что отныне и до веку не будем ратиться с тобой и с царством твоим.

— Звучит хорошо, да только велит тебе султан и побежишь. А коли откажешься, разом заменят другим, кто будет посговорчивей.

— Я готов платить тебе выкуп.

— Нет у тебя столько денег, Джанибек, — сразу отмахнулся я от такого наивного проброса, — ну, раз других вариантов у тебя нет, послушай, теперь, что я скажу.

Подчинять своей власти не стану, вассальной присяги не требую. Крымское ханство признаю независимым. А вот договор о вечном мире и союзе против турок и прочих врагов — это обязательно. И еще поклянетесь за себя и потомков не искать вреда России и народу моему, и отрекутся от служения оттоманской порте. Все земли, какими в Крыму владели турки, останутся за мной. Глядишь, часть их, вот хотя бы и Кафа — могут под твою руку перейти. Еще обеспечишь полную свободу беспошлинной торговли русским и мекленбургским купцам и нашим кораблям, я же дам право татарским подданным торговать в Азове. А коли случится война с турками, приведешь войско нам на подмогу по первому зову. И наши войска из Керчи случись у вас с турками война придут к тебе на подмогу. Силами не меньше трех тысяч стрельцов или солдат и двумя десятками орудий полевых. А также и флот российский всемерно примется помогать в обороне от османов.

За нами остается Керчь, Тамань и весь Таманский остров, а на западе Крыма — Балаклава, Инкерман, Ахтиярская бухта и вся долина до речки Бельбек по старой границе турецкого санджака. Земли вокруг Азова, не только те, что допрежь за турками были, но и на 60 верст на восток и юг — до реки Ея и на запад триста с гаком верст до самой реки Молочной и от нее дальше на север до Днепра.

О «подарках» и «поминках» из Москвы забудьте навеки. Всех полоняников — освободить. Всем христианам невозбранно разрешить выехать в Россию.

Понятное дело, на русские пределы впредь не нападать, а коли, кто из твоих сунется — сам же и казнишь лютой смертью. Я могу освободить тебя и твоих людей от османского ига. Крым станет свободным и независимым государством и