Степан Разин - Михаил Васильевич Шелест

Семён кивнул.

— Воск ещё и свиной жир.

— А что не порох? Ежели загорится, полыхнёт так, что мало не покажется. В подвалах такие товары хранить надо.

— Вот и храни, — обиженно сказал Семён.

Я посмотрел крутой двадцатиметровый берег Волги и огляделся.

— Где-то тут стоял плавучий ресторан, — вспомнил мысленно я и так же прикинул. — Надо укрепить склон, чтобы не оплывал, и прорубить в склоне склады. Там можно устроить холодильные погреба. Ну, что, покупаем?

— Земли отписаны или куплены?

— Сначала были отписаны царём Михаилом Фёдоровичем, потом выкуплены.

— Не примут дьяки наш купчий договор, — подумал я. — Морозов, небось, уже ограничил Светешниковых в правах. Надо к царю идти.

— Ладно, — махнул я рукой. — Пишем купчую. Пошли в дом! Жаль здесь жилья нет. Строить надо.

— Здесь строить жильё? — удивился Семён. — Тут невместно. Не поймут товарищи.

— Да и ладно, я тут редко появляться стану. В гостинице переночую.

— Бери отцовскую усадьбу! — вдруг выпалил Семён.

— Усадьбу⁈ — нахмурился я. — А семью оттуда куда?

— Так, у меня же есть. Своя усадьба. Один живу. Туда и заберу мать да сестёр. Дядька Павел тоже бобылём живёт. Потом ещё построим, ежели отца выкуплю.

— Для меня, это — очень большие хоромы. Как дворец царский. На что мне такая усадьба? Тут слуг надо человек двадцать. И дров целый лес, чтобы протопить.

— Разбери часть, — дёрнул плечами Семён.

Я помолчал.

— Пятьсот рублей.

Семён вздохнул.

— Годится.

* * *

— Ты хочешь купить усадьбу и гостиный двор Светешникова? — удивился Алексей Михайлович, выслушав мой рассказ о поездке в Ярославль.

— Я уже купил, но если тебе надо, то отдам.

— А почему ты мне об этом докладываешь?

— Узнал, что ты интересуешься его имуществом.

— Его усадьба меня не интересует. Мне нужны его соляные варницы. Он вор! Он обокрал казну! И должен быть наказан!

Алексей взволновался, покраснел, сжал зубы и глубоко задышал.

— Ревизия показала? — спросил я спокойно.

— Ревизия! — буркнул Алексей.

— Рад, что моя наука тебе пригодилась, — с удовлетворением на лице, произнёс я.

— Я сам считал, — уже спокойнее и с некоторой долей похвальбы в голосе сообщил Алексей. — Без меня они бы долго считали. И твои таблицы с мерами пригодились.

— Здорово! Так и что с усадьбой?

— Мне его усадьба не нужна. Владей. Уехал, говоришь, брат его Павел? И, слава Богу. Мне он не нужен. А Семён, говоришь, ищет сумму выкупа?

— Ищет, государь.

— Мы уже и указ приготовили. Всё одно, Усолье — царский дар. Хочу, дарую, хочу, забираю.

— Я так понимаю, государь, что ты хочешь не соли казну пополнить? Не уж-то монополию хочешь ввести? Я тоже соль вожу.

Царь улыбнулся и глянул на меня хитро.

— Нет, не монополию. Наоборот! Хочу ввести соляной налог. Прежние поборы убрать. Не платят… А ввести один. На соль. Соль всем нужна. Пущай платят.

Я вздохнул, но промолчал. Царь нахмурился.

— Знаю ведь, когда ты так вздыхаешь, не поощряешь. Осуждаешь?

— Кто я такой, чтобы тебя, государя осуждать? Не вижу в том своей выгоды. Меньше соль мою покупать станут. Да и твою тоже.

— Куда они денутся?

— Как куда? — удивился я. — Вот давай посчитаем.

Достал бумагу и серебряный стилос. Нарисовал окружность, разделил круг пополам.

— Вот это, — я показал на одну половину круга, — примерно столько покупает соли народ. Это, расчертил я вторую половину пополам, продаётся в Литву и Украину. Столько — покупают крупные рыбоделы и мясоеды.

— Так вот, при увеличении стоимости, вот эта доля, я показал на большую, — будет уменьшаться. Не денег у народа. Ведь ты сам говоришь, что они не платят подати. Доход в этих частей, наверное увеличится, но, думаю, тоже сократится. Солёная рыба станет тоже дорогой и её перестанут покупать, а значит, зачем её солить много? Итог, знаешь какой?

Я подвёл черту и нарисовал «ноль». Царь уже был знаком с этим знаком, и он ему очень нравился в арифметике. Сейчас, глядя на большой овал царь нахмурился.

— Сборы не увеличатся! А скорее всего — уменьшатся! А вот кое-кто на этом наживётся.

— Кто? — выдохнул царь.

— Кто станет солить своей солью рыбу и мясо. Солевары. Я, например, ежели начну скупать рыбу и начну её солить своей солью. Из солёной рыбы народ станет соль добывать. Из тузлука.

Царь смотрел на меня обалделыми глазами.

— Лучшее, государь, — это враг хорошего. И всегда ищи того, кому выгодно. Ты же помнишь? Узнаешь их по делам их…

— Значит Борис Михайлович, хочет нажиться на этом? — спросил царь. — Ну и пусть. И я стану рыбу солить и торговать.

Я покрутил головой.

— Тебе, государь, невместно. А вот народ озлится. И не только простой люд, но и те кто жил с соли. Те же рыбари, икорные мастера, земли зачахнут, крестьяне убегут. Бунт будет. Соляной бунт. Было такое уже ранее. Ведь половину дней в году народ солёной рыбой питается, что загодя солит. А ежели соли нет? Покупать? А на что, ежели даже на поборы денег нет. Взбунтуются, точно говорю, — взбунтуются.

Глава 30

Царь не внял моим доводам и ввел-таки в марте сорок шестого года соляной сбор. Каждый продавец соли должен был платить в казну две гривны с пуда соли. Естественно, продавцы возложили сей налог на покупателей, просто подняв цену. Наши казаки соль продавать перестали, а «переключились» на добычу и засолку рыбы. В Волго-Ахтубинской пойме произрастали реликтовые дубравы. Из них стали пилить доски и строгать «клёпку» для бочек. Перевезли в Ахтюбинск пару семей бондарей и наладили выпуск разной бочки.

Рутс привёз всё, что мне обещал в мае сорок шестого года, и я успел засадить овощами Измайловские огороды, прилегающие к острову. Картофель сажал не пророщенными глазками в лунки, куда ранее была положена слегка подтухшая несолёная рыба. Помидоров посадил пять кустов, так как сажал семенами, а не пророщенными кустами, и не знал, как они взойдут и хватит ли им времени на вызревание. Остальные семена посеял полностью.

В конце лета был снят неплохой урожай мелкого — сантиметров семь диаметром — картофеля. В каждом кусте уродилось по