Александр Маркьянов - Сожженные мосты

— Господин граф…

В шуме бала Комаровский его услышал, обернулся.

— Ваше Величество…

— Император Александр ничего не просил мне передать? — закинул удочку царь Константин.

Комаровский отрицательно качнул головой.

— Увы, Ваше Величество, я еще не в тех званиях, чтобы служить конфидентом у Его Императорского Величества Александра.

Царь кивнул головой и отвернулся к своим придворным.

Если сбираются на горизонте тучи — следует ждать грозы. Увы, но по-другому не бывает, и глупец тот, кто, увидев тучи, собирается в дальнюю дорогу без зонта или плаща.

Цесаревич Борис появился лишь к окончанию второго тура вальса. Увы, то ли пьяный, то ли уже взбодрившийся дозой кокаина, которую в этой среде тоже не считали за грех, а единственно — за развлечение. С ним были семь или восемь человек — его свита, такие как он дерзкие и распутные хлыщи, не имеющие ни малейшего представления о нормах этикета. Верней, представление то они имели, но, взбодрившись абсентом[167] или понюшкой кокаина, о них, увы, забывали. На время.

Свою «даму сердца», верней ту, которую он считал дамой сердца, цесаревич Борис увидел сразу. И москаля рядом с ней увивающегося — тоже увидел…

— Это москаль — озвучил свое наблюдение один из придворных «молодого двора».[168]

Борис недобро выругался.

— Кто-нибудь его знает?

— Нет.

— Нет…

— Нет, милорд…

— Сделать его? — недобро спросил еще один.

— Не надо. Не надо устраивать публичный скандал. Как только он будет уходить, или куда-нибудь выйдет — скажите мне. А пока — следите за ним…

«Вышел» москаль после третьего тура вальса — на самом деле танцевать вальс, правильно и в переполненном зале было не так-то просто. Это почти что физическое упражнение, пот льет градом, тем более что в зале душно. В общем — освежиться на террасе, заодно и покурить ежели кто курит — самое то…

Граф Ежи не сразу заметил, как вдруг опустела терраса. А заметив, не придал этому никакого значения. Докурив — курил он мало, максимум по две-три сигареты в день, не обычных, а японских, соусированных,[169] пристрастился в свое время и отвыкнуть не мог — щелчком отправил бычок за массивные перила ограды, повернулся…

— Стой!

Человек, торопливо вышедший из темноты, не был ему знаком.

— Ты кто такой?

От человека пахло какой-то мутной дрянью… не иначе конопля.

Что за хам…

— Сударь? — недоуменно спросил граф Ежи, отличавшийся достойным русского, лейб-гвардии офицера воспитанием.

— Ты кто такой? — спросил человек, подходя ближе.

— Сударь, прежде чем подходить к благородным людям с таким вопросом, не мешало бы представиться самому…

Человек остановился — резко.

— Ты меня не знаешь?

— Не имею чести — холодно ответил Комаровский, раздумывая, как такого возмутительного хама вообще пустили в общество.

— Я цесаревич Борис, наследник этого проклятого царства!

Он что — идиот?!

— Сударь. Извольте представиться своим настоящим именем, ибо столь возмутительное и непристойное хамство никак не может исходить из уст наследника престола!

— Ах ты…

Графу Ежи даже не пришлось особо ничего делать. Он просто шагнул в последний момент в сторону, пропуская цесаревича мимо себя, и подтолкнул его, придавая дополнительное ускорение. С коротким криком наследник польского престола врезался грудной клеткой в ограждение террасы, едва не перевалившись через него на ступени внизу и бессильно осел, хватая ртом воздух как вытащенная из воды рыба.

— Честь имею.

Граф Ежи повернулся, чтобы уйти — и столкнулся с уже тремя юнцами.

— Ты… ты что сделал…

По воспитанию юнцы (бывшие одного с ним возраста, но совершенно возмутительного воспитания) ничуть не уступали своему предводителю, осмелившемуся утверждать что он — наследник престола.

Один из юнцов вытащил что-то из кармана…

— Господа, вам лучше уйти с моей дороги… — сказал граф Комаровский, незаметно делая шаг назад и чуть в сторону, принимая устойчивую позицию для боя.

— Граф Мишковский!!!

Внезапно появившийся на террасе граф Валериан Сапега взял юнца, вытащившего что-то из кармана, за плечи, повернул лицом к себе, с размаху хлестнул по щекам. Раз, другой, третий. Двое оставшихся отступили, тот кого назвали «Граф Мишковский» покорно переносил экзекуцию, голова его моталась из стороны в сторону.

— Что вы здесь удумали!? Вон из дворца! Вон, песьи дети!

Ни говоря ни слова, троица задир исчезла с террасы. Граф Сапега подошел к еще не пришедшему в себя горе-драчуну, с усилием поставил его на ноги…

— Вы нажили себе немало опасных врагов за один вечер, граф Комаровский… — иронически заметил граф Сапега.

— Сударь. Тот человек, которого вы пытаетесь сейчас привести в себя — он сказал совершенно возмутительные вещи. Он сказал, что именно он является наследником польского престола, а потом он попытался напасть на меня!

Сапега покачал головой.

— Это и есть наследник польского престола, цесаревич Борис. С его дамой сердца вы протанцевали три тура вальса, и видимо он не нашел другого способа выказать вам свое возмущение этим фактом. И на вашем месте я немедленно покинул бы бал, не дожидаясь еще больших неприятностей. Его Величество царь Константин хорошо принял вас, но у всего есть пределы и надевать русскую гвардейскую форму все же не следует, появляясь в обществе.

Непостижимо уму!

— Господин Сапега, я имею честь служить Его Величеству Императору Александру в Его Императорского Величества лейб-гвардии Польском гусарском полку, и ничто на свете не заставит меня стыдиться своей формы и принадлежности к русской армии, снискавшей себе немало побед на бранном поле!

Царедворец пожал плечами.

— Воля ваша, граф. По меньшей мере, я вас предупредил.

— Благодарю.

— Поехали отсюда…

Графиня Елена шепнула эти слова ему на ухо, прижавшись на один миг в танце. Как же мало надо, чтобы сердце мужчины пустилось в пляс. В мазурку, например.

— Как?

— Я выйду минут через десять после вас.

— Красный Мазерати, дальний угол стоянки. Тот же самый.

— Хорошо. Жди меня, мой герой…

Ждали его, конечно же, на стоянке. Не могли не ждать, ибо такую породу людей — подлую и коварную, граф Ежи знал хорошо. Такие встречались в кадетском корпусе, и их били по ночам. Кто-то исправился. Кто-то нет.

Тогда, под мостом он действовал инстинктивно обороняясь. Сейчас же он был готов ко всему. А победить готового к бою офицера лейб-гвардии, тем более если противники его либо пьяны либо обкурены — невозможно…

Первый ждал, спрятавшись за массивным, угловатым Роллс-ройсом с заказным кузовом — размеры его были таковы, что за ним и пригибаться особо не приходилось. Он сосредоточил все свое внимание на том, что происходит у входа на стоянку — и не услышал, не заметил как позади, за спиной расступились кусты. Граф Ежи просто приложил его головой о кузов Роллс-ройса, подхватил выпавшую из враз ослабевшей руки железяку, не давая стукнуть об асфальт и привлечь тем самым внимание.

Граф Ежи был удивлен — это еще мягко сказано. Он был лично знаком с цесаревичем Николаем, входил в патронируемый им «Клуб молодых офицеров» и просто не мог себе представить, чтобы цесаревич, набравшись спиртного, нападал на людей, а Россию называл «чертовым государством»… или как там выразился этот хам. Да, конечно, все они были молодыми, и иногда устраивали выходки, в том числе и цесаревич. И пили, тоже такое бывало, и бедокурили — не без этого. Но сразу за этим следовало суровое наказание, обычно удаление от двора и ссылка в армию. Действовало.

А тут? Что же это за наследник такой, куда он приведет Польшу? Больше он себя ведет не как наследник, а как разбойник с большой дороги или набравшийся крепкого пива хулиган с какой-нибудь пиварни.

Пригнувшись, граф крался между машинами, через каждые несколько шагов останавливаясь и прислушиваясь.

Где же он?

У машины! Прямо у Мазерати, машина низкая и за ней спрятаться невозможно. Вот мерзавец то…

Шаг… Еще шаг…

В последний момент негодяй резко обернулся, распрямляясь…

— Сполох!

Больше ничего он крикнуть не успел — граф Ежи простецки угодил носком сапога прямо в промежность, а когда противник, шипя от боли, согнулся — добавил еще и по голове…

Сзади!

Про то, что еще один противник сзади, что он пропустил его, граф понял не сразу. От удара по голове он уклонился — но пространства между машинами не было, и удар чем-то тяжелым, металлическим пришелся по плечу. Зашипев от неожиданной вспышки боли, граф прыгнул вперед, разрывая дистанцию, следующий удар пришелся вскользь, по спине…