Федор Годунов. Потом и кровью - Иван Алексин

земле. А я ещё небольшую заводь, припорошенную снегом, обходить взялся….

И долго потом крутился, делая небольшие рывки в разные стороны и отчаянно матерясь про себя.

Ведь рядом же где-то Днепр! В двух-трёх десятков шагов всего! А выйти к нему не могу. Только закрутился окончательно!

Дальше я шёл наугад, упрямо преодолевая километр за километром. Была, конечно, мысль на том месте, где направление потерял, утра дождаться. Летом бы так и сделал, наверное. Вот только нельзя в степи в метель на одном месте стоять. Верная смерть. Двигаться нужно, если выжить хочешь.

А то, что возможно не в ту сторону иду, не так страшно. Метель эта аномальная, а значит долго не продержится. К утру, наверняка, погода наладится. Вот тогда с ориентацией определюсь, да, на запад шагая, обратно к Днепру и выйду.

И я брёл всё дальше и дальше, упрямо склонив голову вперёд.

Глава 20

Я очнулся, разлепив набухшие свинцом веки. Сознание продолжала окутывать тяжёлая липкая хмарь и мысли ворочались как-то вяло, словно вязнув в густом киселе. С трудом оторвав от подушки голову, слегка приподнялся, пытаясь осмотреться в царящем в помещении сумраке.

Обычная казацкая хата, коих я за прошедшие месяцы порядком навидался. Вот, и ладно. Вот, и хорошо. Всё-таки добрался я до какого-то поселения. Очень уж было бы обидно в степи из-за собственной глупости замёрзнуть.

В голове начали прокручиваться нечёткие обрывки воспоминаний: побег, дорога назад, слепое блуждание в степи, глаза Корча, всматривающегося мне в лицо, когда я ненадолго приходил в себя, всплывая из пучины горячечного забытья.

Это что же, я чуть было коньки не отбросил? Повезло мне, однако. Дважды повезло!

В первый раз, что к жилью выйти умудрился, а второй, что выжить, горячку подхватив, смог. Учитывая уровень нынешней медицины, запросто мог загнуться.

Скрипнула дверь, и, впустив внутрь полоску света, в хату вошёл Порохня.

— Очнулся? — добродушно покачал он головой, подходя ко мне. — Жар спал, — удовлетворённо констатировал он, пощупав лоб. — Значит ушла болезнь-то. Не смогла тебя за собой утянуть, — и добавил, заглянув мне в глаза: — Крепко ты за жизнь уцепился, если горячка совладать не смогла.

— Мне воды бы, дядько Данила, — разлепил я набухшие коростой губы. — Внутри будто огонь пылает.

Казак отходит в угол хаты, черпает воды из бочки. Я долго пью, не в силах напиться. Затем откидываюсь на подушку, тяжело дыша. Всё-таки сил из меня болезнь порядком высосала. Слегка приподняться — уже, практически подвиг.

— Ну что, полегчало? — сотник ещё раз потрогал лоб, коснулся пальцами горла, внимательно заглянул в глаза. — Вижу отпустила тебя болезнь. Силы ещё не вернулись, но мыслить ясно можешь.

— Никак разговор серьёзный предстоит? — понял я по глазам Порохни.

— Да уж куда серьёзнее, Фёдор Борисович, — глаз запорожца буквально впились в меня, отслеживая реакцию.

— Кто сказал? — замер я, обливаясь холодным потом.

— Да ты сам в бреду и сказал, — криво улыбнулся Данила. — Ну, а так как ты ещё и Тараску заодно несколько раз упомянул, я с ним всерьёз и поговорил. Он аккурат через день вслед за тобой с побывки вернулся. Ты на него сердца не держи, — усмехнулся запорожец. — Выхода у него другого не было. Если бы мне не открылся, то и другие твой бред услышали, а так я с Корчем переговорил и он больше никого в хату не пускал. Вот мы втроём с Евстафием да Тараской и караулили. Поэтому, об этом никто кроме нас и не знает.

Я задумался, напряжённо размышляя, чем мне это разоблачение грозит. Порохня в моём понятии был истинным запорожцем. До мозга костей и последней капли крови, так сказать. Сечь была для него всем: матерью, домом, Родиной. И интересы Сечи этот казак ставил превыше всего. Собственно говоря, именно поэтому я ему так и не решился довериться. Ведь как можно использовать во благо Сечи такой козырь, как потерявший корону царь? На престол посадить не получится. Там самозванец пока крепко сидит. Да и польский король не позволит запорожцам в эту авантюру ввязаться. Не для того иезуиты ЛжеДмитрия на московский трон сажали, чтобы казаки им всю игру испортили.

А раз я как претендент на данном этапе не котируюсь, то моментально превращаюсь в ценную добычу, которую можно выгодно продать. Тому же Сигизмунду, например. Думаю, у польского короля хорошие привилегии для казаков выторговать можно в обмен на пропавшего царя Фёдора.

С другой стороны, вот он я; лежу в лавке, а не в тюрьме в цепи закованный и о том, что я царь, Порохня тайну постарался сохранить. И Корча помалкивать убедить смог. Хотя старик ко мне довольно тепло относится. Сжились мы с ним за зиму, сдружились, можно сказать. Но вернёмся к Порохне. По всему видать, есть у него на меня какие-то другие виды. Да и мужик он не гнилой, со своими принципами. И выдать товарища, с которым одним веслом в неволе махал, да потом турок плечом к плечу рубил, ему будет сильно не камильфо.

— Значит, правда, — сделал для себя какие-то выводы Порохня. — Тогда понятно, отчего Грязной над тобой как над писаной торбой трясётся. Тараске голову задурить ещё можно, а вот старику этому ушлому, — сотник сделал внушительную паузу. — Он то меня до конца и убедил.

— Василий здесь? — приподнялся я с кровати, чувствуя, как тревожно забилось сердце.

— Здесь, — усмехнулся казак. — Третий день уже идёт, как вернулся. Видать, и впрямь, тебя Господь отметил, если мы все, едва снег сошёл, сюда разом потянулись. Да и спасся ты просто чудом.

Выслушав рассказ Данилы, я был вынужден с этими словами согласится. Действительно очень сильно повезло!

Я ведь в небольшой ручеёк, втекающий в Самару, под утро провалился. И что обидно, всего с километр до того места, где рыбачил, не дошёл! Вот только ни самой реки, что в паре сотен метров от меня была, ни скрытых за небольшим холмом домов не разглядел и поплёлся совсем не в ту сторону, постепенно удаляясь в степь.

Вот так и удалялся бы до самой смерти, если бы не Корч. Всё-таки не совсем я безразличен старому казаку. К вечеру, когда метель разошлась не на шутку, Евстафий, встревожившись, дошёл до реки и, не найдя меня на обычном месте, с рассветом продолжил поиски.

Вот и разглядел