Во славу русскую - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

глазах изумлённых англичан и немногочисленных пруссов горящие светляки обрушились на рангоут и такелаж «Вестфалии», часть из них просвистела за борт, некоторые запутались, с полдюжины упало на деревянную палубу. Возникли пожары, капитан, столкнувшись с неизвестным и подлым оружием, от греха подальше велел отвернуть и затушить огонь, уступая пространство третьему британскому кораблю — «Георгу», идущему в бой под именем «Фридриха Великого».

Что же происходило в короткие минуты передышки на борту странного русского кораблика? Инженер-генерал Карл Андреевич Шильдер, не посмевший выпустить своё детище без присмотра в первую баталию, оторвался от медной зрительной трубы и торжествующе повернулся к капитану.

— Подожгли мы британца-то, Викентий Петрович!

Тот радостно прокричал новость по отсекам. Оглохшие от взрыва у борта «Супериора» подводники с трудом расслышали счастливую весть, потом прогремело «ура», мало уступающее в громкости тому взрыву, а затем, чуть потише — другие восклицания. Очень короткие и цветастые.

— Нет такой возвышенной и светлой вещи, которую русский матрос не мог бы выразить грязными богохульными словами, ваше превосходительство, — хохотнул мичман. — Разрешите приступить к замене заряда!

— Незамедлительно. Третий британец уже недалеко.

Утопить один и повредить другой крупный корабль — уже огромный успех. «Тагил», назначенный при постройке наводить ужас на турецкие берега, отыграл дебют в Балтике. Но аппетит приходит во время еды. К тому же английский корабль может просто ударить форштевнем, снести дымовую и воздуходувную трубы, развалить подводный корпус… Поэтому выбора нет — только атаковать самим.

Матрос выбрался на верхнюю палубу, едва отворив люк, покорёженный обстрелом, который, впрочем, и не стихал — двое оставшихся на плаву кораблей пытались попасть в малую цель с дальней дистанции. Моряк вытащил цепь, уходящую в нос под воду. Над волнами показалась чуть погнутая взрывом железная труба бушприта, в ней торчали щепки, оставшиеся от шеста-утлегаря. На мостик выбрался второй новобранец подплава с бочонком в руках. В четыре руки они вставили в бушприт новый шест. Бочонок с гальваническим проводом для дальнего подрыва булькнул в воду впереди ложного верхнего корпуса, избитого, но не теряющего плавучести из-за плотно набитого в него пробкового дерева. Матросы вздрогнули, ибо слишком хорошо знали капризность пироксилина, им Шильдер приказал наполнить мину вместо привычного и верного чёрного пороха. Однако беда миновала. Строптивый заряд занял место впереди, готовый вонзится под вражескую ватерлинию на глубине в человеческий рост.

Надо отдать должное третьему британскому капитану: он скомандовал поворот сразу же, как только узнал, что адский русский снова поспешает навстречу. Но дистанция была уже меньше мили, железный огрызок успел воткнуться в борт ближе к корме.

Взрыв значительно превзошёл предыдущий. Корпус разворотило до верхней палубы. Ванты бизани, вдруг потерявшие связь с бортом, взметнулись вверх подобно лопнувшим гитарным струнам, мачта рухнула, крюйс-брам-стеньга тяжело ударила по волнам. Корабль на глазах получил крен на правый борт и дифферент на корму, принимая воду в трюм с неслыханной быстротой. Никто уже не бросился к шлюпбалкам; матросы и офицеры прыгали в море, пытаясь отплыть чуть подальше от обречённого «Георга» в надежде, что не окоченеют насмерть, пока их не подберут шлюпки.

Каперанг Павел Степанович Нахимов, командующий «Святителем», точными движениями водил трубой, пытаясь среди обломков, шлюпок и барахтающихся тел найти хотя бы какие-то следы «Тагила». Пострадал ли тот от английских ядер, разрушился ли при взрыве собственной шестовой мины или каверзу сотворили бочонки с пироксилином, запасённые в нижнем корпусе — теперь уже не суть важно. Пятнадцать душ отправились под воду и оттуда — на небеса.

— Наш выход, господа!

Нахимов отказался топить «Вестфалию», чья команда занялась спасением моряков с двух погибших кораблей, и, обойдя её по длинной дуге, приблизился к «Рейну». Сзади дымил трубой «Кронштадт», и вид двух русских кораблей на фоне погибающих англичан, какой-то час назад казавшихся грозными и непобедимыми, отбил у прусского экипажа всякое желание демонстрировать предсмертную доблесть. По укоренившейся зимней привычке «Святитель» выслал призовую команду, затем вернулся к переполненному людьми последнему британскому фрегату. Капитан его не имел возражений принять русского у себя на борту.

— Со всей очевидностью, сэр, мне не хотелось бы разбирать «Вестфалию» на доски, когда на ней скопились люди сразу из трёх команд. У нас больше орудий, выше скорость, да и дистанция поражения изрядно превосходит вашу артиллерию. Предлагаю решить дело без крови.

— Я не имею права сдаться, — ответил британский капитан, понимая доводы русского и удивляясь его чистому английскому произношению. — Лучше выброшусь на мель и прикажу уничтожить корабль.

— От вас никто не требует подобных жертв, — качнул головой Нахимов. — Оружие за борт, и ступайте с Богом. Слово русского офицера: вас никто не тронет. И, право, снимите эту тряпку. Над боевым британским кораблём прусский орёл выглядит нелепо. Вы же не стыдитесь Юнион Джека?

Англичанам кровь бросилась в лицо. Но проклятый русский прав — не по сути вещей, а с позиции силы. Капитан нехотя согласился. Адмирала Старка выручило, что в этот трагический момент он не успел выбраться на борт «Вестфалии» и был избавлен от необходимости отдать ужасный приказ.

Если есть в биографии корабля более позорный момент, чем этот, так только сдача его врагу. Стволы артиллерийских орудий, словно тела погибших моряков, один за одним падали вниз, в пенные брызги, превращая красу и гордость флота в убогое транспортное судно. Может, трюмы пенькой да бочками с жиром нагрузить, чтоб унижение было полней?

Когда орудийные лафеты опустели до последнего, русский офицер указал на ружья, розданные палубным матросам из боязни абордажа.

— Ганз! — русский ткнул рукой за борт. — Офф!

Это против традиций и правил. Обстановка накалилась до температуры кузнечного горна, но представитель победившей стороны был неумолим. Да и как спорить без единой пушки?

Он не стал обыскивать трюмы в поисках завалящего штуцера или пистолетика. Сказал «о'кей» и по-русски добавил «честь имею». Англичане проводили офицера к шторм-трапу.

За борт свесилась люлька, в ней — матрос и ведро с краской. Она быстро легла поверх надписи «Вестфалия», а на штоке взметнулся сине-красный гюйс. Британские экипажи, наверно, даже под угрозой виселицы не согласились бы и далее воевать за Пруссию.

Возвращение ощипанного «Принца Уэльского» в Данциг вызвало шок. Дурная весть испортила расположение духа германцам, предвкушавшим перемирие с русскими на крайне невыгодных для врага условиях. Самопожертвование Шильдера и холодный расчёт Нахимова отложили окончание войны на неопределённое время.

***

Не имея сил для захвата и удержания всей Восточной Пруссии, командующий решил, тем не менее, наносить главный удар не с