Балтийский ястреб - Иван Валерьевич Оченков

В твоих словах что-то есть, — задумался царь. — Но почему ты считаешь, что поражение турецкого флота не будет иметь последствий?

— Судите сами, государь. Корабли Нахимова были много сильнее, чем у Осман-паши, тем не менее, турки отчаянно сопротивлялись и нанесли нам немало повреждений. То, что «Ростислав» вообще смог дойти до Севастополя, трудно объяснить чем-либо, кроме заступничества высших сил. Следует так же учитывать, что, после провала миссии Меншикова в Стамбуле, все убеждены в нашей неготовности к войне.

— Отчего так?

— Все просто. Александр Сергеевич выставил туркам ультиматум, а когда срок истек, не нашел ничего лучше, чем продлить его действие. Затем еще раз… во всем мире такая двойственность воспринимается как слабость!

— Не знал, что ты так не любишь Меншикова, — нахмурился Николай.

— А он не барышня, чтобы его любить!

— Ха-ха-ха, — рассмеялся царь, бывший, как подсказала память Кости, большим охотником до женского пола. — Если так пойдет, ты превзойдешь его в остроумии!

— Надеюсь, что не только в этом.

— Что предлагаешь?

— Если вам будет угодно выслушать мое мнение, то считаю полезным провести немедленную демонстрацию у берегов Османской столицы. Уверен, что, если на рейде перед султанским дворцом появятся наши линкоры, Абдул-Меджид проклянет тот день и час, когда решил пренебречь миролюбивыми предложениями вашего величества!

— Ты сам говорил, что корабли наши претерпели в бою…

— Разве в Севастополе нет иных сил?

— Что же, пожалуй, это предложение стоит обсудить. Скажем, в пятницу… успеешь к этому сроку?

— Конечно, ­– кивнул, почувствовав, что очень устал. Очевидно же, что царь не смог или не захотел услышать разумные предостережения, или я все не так сформулировал, не сумел донести свою мысль…

Силы внезапно оставили, а ощущение, что бьюсь головой о глухую стену, почти добило. У меня не было времени хорошенько приготовиться к встрече с Николаем Первым, а потому все пошло вкривь и вкось. Провалом, конечно, это не назовешь, но лишнего ваш покорный слуга все-таки наболтал, а ведь хотел отмолчаться для начала. Судя по всему, прежде за мной такого не водилось.

— Тебе нехорошо? — посмотрел на меня с искренним участием император.

— Все норм, — отозвался я, с ужасом понимая, что опять несу что-то не то.

Странное дело, в обычном состоянии у меня получается вести себя, не вызывая подозрений. Но при малейшем волнении из уст великого князя начинают лететь анахронизмы и непривычные обороты.

— Вижу, ты утомился. Заговариваешься… — нахмурился Николай. — Отправляйся-ка, милый друг, к себе и отдохни. Распоряжусь отправить к тебе доктора Арендта. Не волнуйся, он вполне сносно говорит по-русски. Впрочем, ты и сам это знаешь…

На губах государя появилось нечто вроде усмешки, но тут же исчезло.

— А перед Мандтом извинись!

— Обязательно, — пришлось изобразить соответствующее случаю раскаяние.

— Ступай уже, поборник всего русского.

Только оказавшись за высокими двустворчатыми дверями, смог перевести дух и вытереть вспотевший за время аудиенции лоб. Но не успел проделать это, как ко мне подошли три молодых гвардейских генерала. Старшему из них было, пожалуй, за тридцать. Довольно высокий и представительный, с орденом святого Георгия на груди. Его спутники и того моложе, никак не более двадцати или около того лет. Один конногвардеец, а второй артиллерист.

— Здравствуй, Кости́, — дружно, едва ли не хором поприветствовали они меня, сделав ударение в имени на последний слог.

— Э… привет!

— Ха-ха-ха, — залился старший и обернулся к своим спутникам, но те отчего-то не разделили его веселья.

И тут в моей голове что-то щелкнуло, и я понял, что передо мной братья. Цесаревич Александр и Николай с Михаилом. Иначе Сашка-Московский калач (прозвище дали в семье за то, что родился цесаревич в Первопрестольной), Низи и Мишка. Причем, со старшим мы довольно близки, а вот младшие Костю побаиваются. Вероятно потому, что в детстве им немало от него доставалось. Во время совместных игр горячий и несдержанный Константин изрядно поколачивал их, за что получал взыскания и наказания от наставника и венценосного отца. Но с характером своим до поры сладить юный генерал-адмирал никак не мог. Когда подрос и игры закончились, нрав стал более умеренным, хотя и теперь великого князя Константина продолжали считать резким, эксцентричным и не слишком удобным в общении.

— Как себя чувствуешь? Мы слышали, ты был нездоров.

— Пустяки. Все нормально.

— Значит, это папа́заставил тебя вспотеть? — подпустил шпильку Мишка.

— Точно.

— Что-нибудь случилось? — встревожился Сашка. — Мне казалось, что он доволен после Синопской победы.

— Да не то чтобы. Просто мы не сошлись во взглядах на политические последствия этой победы.

— Вы повздорили?

— Скорее, поспорили.

— Напрасно. И чем все кончилось?

— Назначено заседание на пятницу. Будут министры во главе с Нессельроде. Я могу рассчитывать на твою поддержку?

— Конечно, — без особого энтузиазма отозвался цесаревич.

— Ну вот, опять о делах, — вмешался помалкивавший до сих пор Низи. — Давайте поговорим лучше о чем-нибудь приятном.

Николаю только что исполнилось двадцать два года и он — просто классический мажор. Горячий участник всех гвардейских пирушек, не пропускающий ни одной юбки, но при этом, в сущности, недурной малый. Помимо всего прочего является генерал-инспектором по инженерной части, но в этом деле мало что понимает и особо никуда не лезет. Зато заправский кавалерист.

— Предлагай, — оживился Александр.

— Ну раз Кости не совсем здоров… давайте сходим на балет!

— А что там?

— В Большом [3] дают «Пахиту», и по всеобщему убеждению Аннушка Прихунова там весьма хороша!

— Да, неплохо. Но это я уже видел.

— Господи, Сашка, все время забываю, как ты стар. Ты ведь, верно, еще Истомину застал?

— Но-но! — строго посмотрел на Низи цесаревич, но потом не выдержал и рассмеялся. — Твоя правда. Видел и ее.

— Ну, так что? — обернулись ко мне братья.

— Помилуйте, — усмехнулся я. — Женатому человеку посещать бордель не совсем прилично, даже если он устроен специально для семьи Романовых.

Услышав это, великие князья сначала застыли как громом пораженные, после чего буквально закисли от хохота.

— Нет, не могу, — стонал Николай, — какой «bon mot» [2], если не против, я запущу его в свете.

— Поосторожней, — счел необходимым предупредить его Сашка и указал глазами на двери императорского кабинета. — Не ты один любитель танцев!

— Пойдешь к