Комиссар (СИ) - Каляева Яна

— Это все риторические вопросы, товарищ Бокий, — Саша смотрела своему начальнику прямо в глаза. — Я повторяю свою просьбу о переводе на фронт.

— Ты знаешь, что нам отчаянно не хватает людей — тех, кому мы можем доверять, и при этом они были бы способны хотя бы составить протокол. А из тебя вышел вполне приличный следователь, Гинзбург. Ты умеешь работать и с людьми, и с документами. В тебе нет ни интеллигентской бесхребетности, ни излишней жестокости. Тебе недостает юридического образования и жизненного опыта, ты ошибаешься и делаешь глупости; но в твоей преданности делу революции я уверен, поэтому ты нужна здесь. А каким комиссаром ты будешь? Допустим, марксистскую теорию ты знаешь. Но на фронте воюют не теориями. Ты представления не имеешь об армии, ее структуре, обыкновениях, быте и взаимоотношениях. Думаешь, тебе там поможет твой месмеризм? Ты можешь сколько угодно считать народные представления о колдовстве суевериями, но там тебе придется столкнуться с ними лицом к лицу. А ведьм не любят. В конце концов, то, что ты женщина, не имеет особого значения только здесь, в Петрограде. Фронт же полон одичавших и ожесточившихся за годы войны мужчин — сможешь ли ты заставить их себя уважать? Среди наших товарищей фронтовиков хватает, и любой из них справится с этой работой лучше тебя. Почему я должен тебя отпускать? Скажи мне правду, и я подумаю. Ты ведь понимаешь, что приносишь революции больше пользы здесь?

Саша на несколько секунд закрыла лицо ладонями. Потерла виски. Вдохнула, выдохнула.

— Да, — ответила она наконец. — И нет. У меня эгоистические мотивы, Глеб Иванович. Я знаю, что моя работа здесь нужна для революции, для будущего. Но ведь и я — часть революции и часть будущего. А эта работа меняет меня, и мне не нравятся эти перемены. В этом деле, — Саша кивнула на все еще лежащую на столе папку, — вчера было на две фамилии больше. Я поняла ошибку, когда список уже пора было сдавать на коллегию. Вызвала повторно свидетеля, переоформила протоколы. И все это время я ненавидела двоих людей, которые чуть было не погибли из-за моей небрежности. Я понимала, что могла б не исправлять ничего, и никто бы не заметил. И что однажды, возможно, я перестану такое исправлять. Это была… обыденная мысль, понимаете, Глеб Иванович? Меня чертовски перепугала ее обыденность. И я думаю, что буду хорошим комиссаром, потому что я верю: жертвы, которые мы приносим теперь, они необходимы ради будущего счастья всего человечества. А если я останусь здесь, я перестану в это верить и не смогу уже стать никем.

— Я выслушал тебя, Гинзбург, — ответил Бокий, и Саша вдруг поняла, почему он старается выглядеть каждый день элегантным и подтянутым: это скрывает, насколько он изможден. — У тебя действительно эгоистичные мотивы. Ты нужна революции здесь. Ты нужна мне здесь. Но я понимаю. Видишь, я не так эгоистичен, как ты. Теперь ступай. Я посмотрю, что можно сделать с твоим рапортом.

Глава 5

Глава 5

Полковник Добровольческой армии Андрей Щербатов

Октябрь 1918 года

Щербатов ожидал хотя бы какой-то конспирации, но невысокий шофер в кожанке подошел к нему через покрытую обледеневшей грязью платформу прямо на глазах у сошедших с поезда пассажиров и женщин, торгующих снедью. Агентов ВЧК на вокзале на первый взгляд не было видно, но тут никогда нельзя судить с уверенностью.

— Вы, значит, Андрей Евгеньевич? — спросил шофер.

Щербатов медленно кивнул. Одет он был в штатское, так что, по всей видимости, у шофера имелся его словесный портрет.

— Пройдемте, автомобиль ждет.

Возможно, полное отсутствие конспирации было хорошим знаком — Князев не считал нужным скрывать, с кем встречается и, следовательно, уже наполовину принял решение.

— Пожалуйте, — шофер, молодцевато расправив плечи, распахнул дверцу “Форда-Т”. — “Лиззи”, как изволите видеть!

Этот стремительно набирающий популярность автомобиль называли по распространенной в Америке кличке лошадей, подразумевая, что совсем скоро такая стальная лошадка придет на смену живой силе в каждом хозяйстве.

— Хорошо, — сказал Щербатов. — Поехали.

Поездка в пятьдесят первый полк была, безусловно, авантюрой. Полк, расквартированный в Пскове, формально до сих пор числился в составе РККА. Но агентурные данные, подтверждаемые слухами, сообщали о ряде конфликтов командования полка с большевистским руководством Красной армии. Сейчас полк фактически был отрезан от снабжения.

Командира полка, ныне краскома, а прежде штабс-капитана Князева, Щербатов знал хорошо. Этот сильный и гордый человек, анархист по убеждениям, не станет долго плясать под комиссарскую дудку. Переход частей целиком на сторону противника по меркам Гражданской войны не был такой уже редкостью — ведь воюющие стороны не были размежеваны ни языком, ни, как правило, национальностью. Они принадлежали к одному народу и совсем недавно — к одному государству.

Большинство полков РККА носили цветистые названия, Князев же оставил за пятьдесят первым номер, под которым полк числился в Российской Императорской армии. Не оттого, что в Красной армии были сорок девятый и пятьдесят второй полки — их не было. Князев демонстративно, вопреки революционной моде, сохранял связь своего подразделения с прошлым, и это внушало Щербатову определенные надежды.

Штаб полка располагался в бывшем купеческом особняке, обнесенном каменным забором. Караул был выставлен согласно уставу. У некоторых из снующих по двору солдат на папахи были кое-как нашиты красные ленточки, но большинство вовсе не носило никакой символики. У многих шинелей на плечах можно было рассмотреть участки невыцветшей ткани там, где недавно еще были пришиты погоны.

Шофер провел Щербатова в особняк, в гостиную. Рыжий парень старательно тер щеткой угол каминной решетки. На фоне заброшенности и запустения, царивших в комнате, эта деятельность не выглядела осмысленной.

— Что командир, Лекса? — хмуро спросил шофер.

— Проверю сейчас, — парень отложил щетку и вышел в дверь в глубине комнаты.

Щербатов сел, стараясь не запачкать сюртук о покрытую жирными разводами столешницу. Риск, сопряженный с этой встречей, мог оказаться неоправданным. Своей жизни Щербатову было не жаль, но следовало ехать напрямую в Омск — установление связи Добровольческой армии и Сибирского штаба оставалось вопросом первостепенной важности для будущего Белого движения.

Почти так же, как судьбы Отечества, Щербатова беспокоило, что станется с его двоюродной сестрой Верой, если он не приедет в Омск. Там они договорились встретиться. Вера приходилась Щербатову кузиной, но выросли они вместе и были ближе, чем многие родные братья и сестры.

И все же Щербатов решился посетить пятьдесят первый полк РККА. Конечно, Псковскому корпусу Белой армии чрезвычайно нужно подкрепление, но дело не только в этом. Для Щербатова было важно, чтоб Князев сражался на его стороне.

На фронте они с Федором успели стать не то что друзьями — боевыми товарищами, как бы ни опошлили теперь большевики это прекрасное слово. Если все покрыты окопной грязью, различия между людьми, определяемые происхождением, стираются.

В хаосе 1917 года, когда власть перешла к солдатским комитетам и никто не слушал бестолковые вопли комиссаров Временного правительства, только Князев удержал пятьдесят первый полк от сползания в безначалие и безнаказанность. Популярный у солдат батальонный командир по сути стал устанавливать порядки во всем полку. Даже низшие чины соседних частей, и среди них батарея Щербатова, прислушивались к Князеву. Кругом шло повальное дезертирство, но из пятьдесят первого не сбежал почти никто. Напротив, солдаты сами приходили и просились под начало Князева, сказываясь отбившимися от своих частей, и шли в атаку по его приказу. Выслужившийся из крестьян штабс-капитан быстро стал легендой фронта, настоящим народным вождем. Полковые офицеры смотрели на него косо, но по крайней мере все остались живы даже тогда, когда в других частях вовсю шли самочинные расправы над командным составом.