Юрий Валин - Самый младший лейтенант. Корректировщик истории

Ознакомительный фрагмент

Женька осторожно положил автомат. Екатерина сидела на стойке, смотрела с очень странным выражением.

– Я не Рембо, – смущенно признал новобранец.

– Серьезно?! А я уж было подумала. Слушай, ты стрелять ведь не хочешь?

– Почему, интересно ведь.

Екатерина как-то мученически вздохнула:

– Давай. Рядовой Земляков, надеть наушники, по правой мишени, огонь!

Женька поймал в прицел смутный силуэт, с трепетом потянул спуск. Вроде бы плавно нужно. Автомат откликнулся-затрепетал. Отдача оказалась слабой. Машинка внезапно захлебнулась.

– Все, а? – с некоторым разочарованием спросил новоявленный автоматчик, стягивая наушники.

– Десять патронов, как положено. Рядовой, гильзы собрать!

От гильз пахло остро и как-то волнующе. Женька впихнул их в гнезда специального деревянного бруска.

– Поздравляю, – мрачно пробурчала наставница. – Кандидатский минимум военнослужащего срочной службы ты выполнил.

– Попал, да?

– Куда-то бесспорно попал. И в обморок не брякнулся. Можно сказать – результат положительный. Теперь бонус. По специфике службы.

Она сдернула кусок ткани, расстеленный на углу стойки, и Женька увидел аккуратно разложенное оружие. Две винтовки, два пистолета.

Екатерина провела пальцами по порядком обшарпанному прикладу:

– Винтовка Мосина образца 1891 дробь 1930 года.

– О, винтаж, товарищ старший сержант?

– Не пи…, не тренькай, Земляков. Этот винтаж куда больше душ забрал, чем современная стрелялка. Отнесись с уважением. Калибр 7,62. Вот обойма. Чаще россыпью заряжали, но наш прапор для тебя расстарался. Приступай.

Зарядить древнее оружие Женька все-таки умудрился. Винтовка оказалась увесистой, куда там с «калашом» сравнивать.

– Разрешите открыть огонь, товарищ старший сержант?

– Подними ствол. Я мишень поменяю, – Екатерина вынула из папки какую-то фотографию, – вроде бы мужчина вполне солидного облика. – Смотри в спину мне не бабахни…

Сержантша легко перекатилась через стойку. Женька смотрел, как наставница прикрепляет фотографию. Перебралась обратно, кинула степлер в ящик.

– Рядовой Земляков, цель готова. Звать – Пауль Блобель, в прошлом штандартенфюрер. Женат, двое детей. Уничтожить.

Женька вскинул винтовку, поймал прямоугольник фото. Потянул спуск. Ого, как в плечо двинуло! Женька неловко дернул затвором, выбрасывая гильзу.

– Промазал, – сообщила наставница. – Низко берешь. Добивай. И живее, пока он ответного огня не открыл.

Женька высадил в сумрак еще четыре пули и с облегчением опустил тяжелую винтовку.

– Будем считать, напугал камрада Блобеля до усеру, – пробурчала Екатерина. – Как ощущения? Не жалко гомо сапиенса?

– Нет. Во-первых, плечо побаливает, во-вторых, никакой он не сапиенс, а просто ксерокс старого фото. Я понимаю, что это тест, товарищ сержант, но уж очень как-то…

– Примитивно? Это верно, Земляков. Некогда мне серьезные психологические опыты ставить. Но я и так тебя разгадаю. У меня, видишь ли, некоторый опыт имеется. А вот у тебя с фантазией не очень. Этот дядька живой, Земляков. Он бывший архитектор. У него в соседней комнате дети. А сам он ждет утренний кофе, читает свежую газету. Тут ты с винтовкой, он вскидывает взгляд поверх очков, ужасается…

– Товарищ старший сержант, вы же меня не в киллеры готовите?

– Киллер – это человек нехороший. Криминальный и вообще неприятный. А мы законные. Мы вправе. Мы на службе. Нащупывай разницу.

– Так точно.

– Тогда готовь вот эту дуру. Карабин «98к», то есть курц, короткий. Изваян в твоей любимой Германии. Калибр 7,92. Совмести выступы обоймы с пазами ствольной коробки. Аккуратнее, при движении затвора рамка вылетит…

– Готово, – Женька удобнее перехватил ореховое ложе карабина.

– Замри, – шепотом приказала сержантша. – Видишь, он смотрит. Вспугнешь. Это о нем:

Так убей фашиста, чтоб он,А не ты на земле лежал,Не в твоем дому чтобы стон,А в его по мертвым стоял…[7]

Женьке стало не по себе.

– Огонь! – вдруг рявкнула Екатерина, оборвав сама себя.

Слишком дернул спуск – пуля явно ушла не туда. Торопливо дернул затвор. Выстрел, выстрел, выстрел…

– Будем считать – уничтожен дяденька, – пробормотала сержантша. – Оружие на предохранитель, гильзы собрать.

Женька поползал, собирая гильзы. Екатерина сидела на стойке, молча наблюдала. Когда новобранец выпрямился, сказала, глядя исподлобья:

– Он там валяется. Мозги из затылка вышибло, паркет забрызгало. Как ощущения?

– Не очень, – признался Женька. – Пробирает.

– Нормально. Должно пробирать. Только пусть совесть тебя не мучит. Пока ты здесь корячился, он бы тебя три раза ухлопал. Резкий был мужчина.

– Значит, его уже того? Уничтожили?

– А ты думал? Давненько уже. Вздернули в соответствии с приговором. Что скажешь? Ростки пацифизма не проклюнулись?

– Так это вроде не война. Там, наверное, по-другому.

– Да, там подобных действий многовато. Сливаются. Да и паркета для мозгов нет. Тебя, Земляков, на войне вот это скорее всего убьет, – сержантша взяла с края стойки кусок металла.

Женька подержал кусочек иззубренного светло-ржавого железа:

– Осколок?

– Так точно. Осколок мины калибра 81 мм. Такая вот безобразная фигня людей губит. Никакой эстетики, понимаешь?

Острый металл, казалось, норовил порезать пальцы. Женька осторожно положил его на стойку:

– С войны?

– Да. Из Севастополя сувенир. Ощутил грубость действительности? Тогда переходим к устройствам более утонченным. Пистолет «ТТ» – «Тульский Токарев», калибр 7,62. Магазин на 8 патронов. Оружие сугубо личное, интимное. Револьвер Нагана, модификация 1930 года. Опять 7,62 мм. Тебе этот ствол понравится – ползать собирать гильзы не нужно.

Странное мероприятие устроила сержантша. Женька представлял учебные стрельбы как-то по-иному.

Вечером приехал какой-то усталый толстый дядька, с ходу заговорил по-немецки. Хорошо говорил, чуть бравируя рейнскими идиомами. Заставил чуть ли не на коленке сделать два перевода – отрывок из какого-то сентиментального письма и корявое требование о дополнительном подвозе бандажей с пятизначным артикулом. Женька справился – тексты были не из самых сложных, терминов мало. Потом немного поговорили о погоде, о морозах. Майор Варшавин присутствовал, слушал с интересом.

– Вполне, – сказал дядька, бегло посмотрев распечатку перевода. – Ноутбуки у вас хорошие, да и парень ничего. Слухи о смерти высшего образования несколько преувеличены. Даже венский акцент парню недурно поставили. Слушай, Сан Саныч, если он вам не подойдет, оформим перевод человека в наше ведомство. У нас перспектива.

– Договорились, – майор кивнул Женьке, – Земляков, свободен. Можешь готовиться к торжественному событию.

Как готовиться, Женька не знал. На всякий случай сверхтщательно подшил воротничок. Тут в «келью» явились майор с сержантшей.

– Земляков, а ты, оказывается, чуть ли не натуральный австрияк, – майор ободряюще улыбнулся. – Только что ты сидишь? Наглаживайся, галстук готовь, с фуражки пылинки сдувай. Присяга, она раз в жизни бывает.

– Виноват, товарищ майор, я вот только подшиться могу, – встревоженно сказал Женька.

– А где парадная форма? – майор взглянул на сержантшу. – Катрин, я не понял?

– Да кто ее получал, эту форму дурацкую? – оскорбленно поинтересовалась Екатерина. – Я что, уже окончательно обязанности зама по воспитательной работе с ротными старшинскими функциями совмещаю? У меня, товарищ майор, между прочим, сегодня свидание назначено.

– Ладно-ладно, единственного подчиненного толком обиходить не можешь. Иди отдыхай, мученица. Чтобы завтра сама в парадной форме была.

– Слушаюсь, товарищ начальник отдела.

Екатерина, повернувшись через левое плечо, дерзко крутанула задом, туго обтянутым джинсами.

Майор посмотрел ей вслед, вздохнул:

– М-да, не готова товарищ Мезина к старшинским обязанностям. Ладно, утюг у нас найдется, отгладим тебе камуфляж с утра. Отдыхай, Земляков.

Оказалось, что торжественность дня утреннюю экзекуцию не отменяет. Женька вымотался, может, оттого и сама церемония не произвела особого впечатления. Стоя навытяжку с автоматом на груди, прочел текст из красной папки. Золотые буквы на мелованной бумаге порядком выцвели, пару раз запнулся. Офицеры слушали внимательно. Сержантшу Женька в первый раз видел в военной форме. Юбка Екатерине шла, а вот бантик на вороте блузы выглядел нелепо. Наставница и сама морщилась: то ли форму недолюбливала, то ли парадный вид подопечного новобранца не внушал восторга. Женька и сам чувствовал, что наглаженный камуфляж неуклюже топорщится, а кепи на нос сползает. Впрочем, церемония уже кончилась. Знамя целовать не пришлось – в Отделе своего символа не имелось, а из управления притаскивать боевую святыню ради единственного припозднившегося новобранца-уклониста никто не собирался.