Валерий Большаков - Позывной: «Колорад». Наш человек Василий Сталин

Ознакомительный фрагмент

Пусть вдохновит вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!

Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!»

Глава 4 Диверсант

День выдался спокойным, заявок на штурмовку и разведку не поступало.

После обеда одна лишь долгушинская эскадрилья вылетала, «пешки» сопровождать. Вернулись без потерь.

«Размяться толком не успели!» – выразился лейтенант Лепин.

Быков лениво приблизился к окну.

Сталинский «Як-9» с номером «12» отсюда почти не был виден, только хвост виднелся под накинутой масксетью.

«Забавно…» – подумал Григорий.

А вот, интересно, изменится ли что в мире из-за него?

Нет, перемены кой-какие есть, взять ту же разницу по сбитым самолетам.

У «Сокола» их один наличествовал, а у «Колорада» уже втрое больше. Да куда – втрое? Всемеро!

И это он еще размяться толком не успел…

Но это все так, мелочи.

Сработает ли «эффект бабочки»?

Пойдут ли изменения волной, аукаясь в будущем?

В принципе он тут второй день всего, рано еще о переменах говорить.

…Закончить войну пораньше, сохранить миллионы жизней, амнистировать зэков… не всех, конечно.

Строить лучшие в мире танки, самолеты, ракеты…

Дома, дороги, автомашины, ЭВМ…

Строить социализм – настоящий, такой, чтобы выиграть в экономической борьбе с «загнивающим империализмом».

Не малевать дурацкие лозунги, вроде «Слава труду!», а платить хорошему рабочему в десять, в двадцать раз больше, чем плохому…

И будет нам счастье.

«Эффект бабочки»… Быков усмехнулся.

Ну, на бабочку он не тянет, скорей уж на мотыля…

Вот только если изменения пойдут вскачь, то и будущее станет иным. Того мира, в котором он жил, не появится.

Да и черт с ним!

Не будет предательского ХХ съезда, ВКП(б) не превратится в КПСС, не случится перестройки-катастройки, вечно пьяный презик не станет прогибаться перед Вашингтонским обкомом и не раздаст по блату нефтянку, не произойдет самое чудовищное экономическое преступление в истории – «прихватизация», не разрушится советская школа, не распадется сам СССР.

Разве плохо?

Фыркнув, Григорий стал рыться в вещах, отыскивая планшет. Минут пять рылся, пока не вспомнил, что оставил его в кабине самолета.

Помянув черта, стал собираться.

Прикинул, что к чему, сунул за пояс наградное оружие – испанскую «Астру», да не простой пистолет, а позолоченный[4].

Пригодится…

«На улице» стояли сумерки, то самое время, когда нет ни солнца, ни теней, все расплывчато и даже малость нереально.

Потоптавшись на крыльце избы – не хотелось ему «портить малину» энкавэдэшникам – Григорий поморщился, да и пошел, пробираясь к истребителю окольным путем.

– А ну, стой! – раздалось приглушенно.

– Стою, – спокойно ответил Быков.

– Товарищ полковник? Извиняйте, а то я думал, вдруг кто посторонний…

– Планшет оставил, раззява.

«Колорад» быстренько запрыгнул на крыло, присел и стал шарить по кабине.

Куда ж он его сунул? А, вот он, под пульт свалился…

Было совершенно тихо, и в этом вечернем молчании ясно послышались крадущиеся шаги.

Быков замер в неудобном положении.

Наполовину просунувшийся в кабину, он был мало заметен.

Да и сумрак скрывал фигуру, размазывая очертания в потемках.

Неизвестный нырнул под крыло.

Звякнули гаечные ключи, донесся шипящий матерок…

Григорий медленно-медленно повернул голову, перенес тяжесть тела с немеющей ноги.

Некто в форменке техника ковырялся у стойки переднего шасси.

Та-ак. Уже веселее…

Полязгав, покряхтев, диверсант тихонько собрал зачуханную сумку с инструментами, развернулся, шагнул прочь…

Быков привстал, да и сиганул с крыла, падая на вредителя и заваливая его.

Диверсант оказался вертким и жилистым.

Сбросив с себя Григория, он отскочил, падая на колено, налапал в сумке пистолет «ТТ» и выхватил его.

Ни направить на «Колорада», ни выстрелить техник не успел – за его спиной вырос смутный силуэт.

Резкий удар по шее, залом…

Враг повержен и обезоружен.

– Фонарь сюда! – крикнул невидимый Стельмашук.

Свет тусклого фонарика сначала выхватил встававшего Быкова, затем задрожал на диверсанте.

– Това-арищ Юдин! – насмешливо пропел замполит. – Ну, вот мы и встретились!

– Знакомая личность? – поинтересовался Григорий, отряхивая бриджи.

– А то! Позавчера ночью в самоволку хаживал со старшиной Аникиным. В деревню соседнюю. За тысячу рублей купили поллитра самогону!

– За тысячу? Не слабо…

Летчику за сбитый «Мессершмитт» выдавали премию в 2000 рублей. Две бутылки первача?

– Посветите-ка на стойку шасси.

– Куда-куда?

– Вот, где переднее колесо. Ага…

Быков присел и глянул.

– Ах, ты, сволота поганая… – протянул он, разглядывая гранату, прикрученную проволокой.

А вот и веревочка протянута…

Взлетает он, значит, убирает шасси, веревка натягивается, выдергивает чеку…

И на счет «три» – в крыле дыра.

Даже в свете фонаря было заметно, как побледнел Стельмашук.

– Это ж… Это ж…

Не найдя слов, майор замотал головой.

А тут и Юдин застонал, приходя в себя, заморгал глазами, соображая, где он, и новый стон издал, когда понял, что попался.

Григорий присел на корточки.

– Жить хочешь, сука?

Ответом ему был всхлип.

– Кто тебя послал? Ну?!

Юдин скривился.

– Из пролетариев мы, – быстро заговорил он, знобко вздрагивая, – самые что ни на есть советские! Это все интеллигент этот, с панталыку меня сбил! Споил, зараза, а теперича и на кривую дорожку толкнул! Андрей Сергеич его зовут, фамилие – Пацюк. Учительствует он в деревне, при школе и живет. Это все он, он!

– Разберемся! – резко сказал Стельмашук. – Этого увести. Приказ такой: сохранять полную тайну! Юдина мы арестуем, а о ЧП – никакого шума. Нельзя спугнуть хозяев этого «пролетария».

– Да какой с него пролетарий! – злобно сказал один из автоматчиков. – Шкура это! Извиняйте, та-ащ майор…

– «Эмка» на ходу? – осведомился Быков.

– На ходу, на ходу! К этому… Пацюку наведаемся?

– Да надо бы.

– Едем!

На заднее сиденье «эмки» трое энкавэдэшников не влезли, уж больно здоровы были. Поехали вчетвером.

Быков трясся рядом с замполитом, водителем «по совместительству», и думал, как хорошо быть командиром полка – ни отказа тебе, ни втыка по партийной линии…

Хотя, наверное, та бесшабашность, с которой он вел себя последние сутки, не слишком нормальна.

Осложнение при ментальном переносе?..

Деревня нарисовалась очень скоро – десяток разоренных изб, беленое здание сельсовета, напротив – низкое, похожее на конюшню сооружение. Это и была школа.

Стельмашук не стал светиться – притормозил, не доезжая.

– Выходим, – скомандовал он. – Сержант Ховаев! Ты, давай с той стороны, только не показывайся – туда выходят окна пристройки. Рядовой Кадыров – со стороны улицы… Стоп. Отставить. Ховаев, подойдешь к пристройке и постучишь в окно.

– Есть! – прогудел могутный сержант.

– Только гляди, не подставляйся. Пошли!

Тропа вокруг школы была набита, сугробы вокруг просели – рыхлые, черные от протаявшей пыли и нанесенной сажи.

Кое-где снег был дыряв от мерзких желтых струй или проваливался от выплеснутых помоев.

Стельмашук первым заметил, как в окне веранды вылетело стекло, и блеснуло дуло обреза.

– Ложись!

Быков упал на снег, радуясь, что на «чистый» нанос.

Грохот выстрела расколол вечернюю тишину, пуля злобно взвизгнула, улетая мимо.

Ховаев вскинул «ППД» и дал короткую очередь в ответ.

– Не стрелять! – крикнул майор. – Он нам живым нужен!

Засевший на веранде выстрелил еще раз, еще и еще…

Не целясь, пулял просто в белый свет, то ли пугая, то ли отгоняя собственный страх.

Быков выстрелил по стеклам, метясь так, чтобы не задеть неведомого ворога.

В этот момент распахнулась дверь пристройки, и на утоптанный снежок выпрыгнул молодчик в распахнутом тулупе.

Скача боком, он выдавал короткие, сухие очереди из «шмайссера».

– Уйдет, сволочь! – застонал Ховаев.

– Вали! – рявкнул Стельмашук.

Сержанту только скажи…

Снял из «ППД» в момент.

– Готов, товарищ майор! – сказал Ховаев с глубоким удовлетворением.

Григорий хлопнул замполита, куда дотянулся – по спине, и сказал:

– Я через школу!

– Осторожно, товарищ полковник!

– Да я и так…

Где ползком, где на карачках, Григорий добрался до угла школьного здания.

Пуля из обреза выбила щепки из сруба, мгновенье спустя докатился звук выстрела.

– Врешь, не возьмешь…

Дверь, что вела с нарядного крыльца, была не заперта.

Внутри все еще стоял неистребимый школьный запах – мела и чернил.

Грязный пол был усеян серыми бумажками с орлами и готической прописью – видать, тут у немцев был штаб или что-то в этом роде.