Автономное плавание - И. А. Намор

восход солнца, робкий, зимний. Вот-вот готовый скрыться за кромкой облаков. – Нет, бред какой-то… Да и не помнит Митенька там толком никого. Так, шапочные знакомства».

– Слушай, Олег… Тебе что-нибудь говорит фамилия Валуа? Не король ни разу. Бывший функционер «Аксьон Франсез»[68], из их левого крыла.

– Какой-то местный фашист? – нахмурился Олег, явно державший в памяти Шаунбурга некоторые актуальные имена и названия.

– В том-то и дело, что нет! – довольно улыбнулся Федорчук. – По молодости баловался национал-синдикализмом, но потом бросил это грязное дело и основал свою банду. Редкие, по правде сказать, отморозки. Частенько сходились стенка на стенку с «Парнями короля»[69] и бывшими соратниками…

– Вспомнил! – кивнул Олег. – Был такой, но про него давненько ничего не слышно… Вроде бы организация раскололась, часть самых буйных вообще в подполье ушла. Сгинули, короче. А отчего ты про них вспомнил? Или не ты?..

– Да, похоже, Вощинин был шапочно знаком с кем-то из этих политических хулиганов, и мнение о них у него сложилось вполне серьезное. Крепкие ребята, городские бойцы. На стреме постоять, в асфальт закатать – нормальные такие «торпеды», если что…

– А с идеями у них как? Не сдадут нас за программу партии?

– Коммунистов на дух не переносят, равно и нацистов. Либералы – злейшие враги. В общем – нормальные мужики. Среди них много ветеранов Первой мировой, бывших солдат и унтеров. Даже из Иностранного легиона кто-то есть…

– А контакты сможешь восстановить? Пароли, явки, условные знаки? Помнит твой «костюмчик»? – сразу же перешел к делу Олег.

– Думаю, если напрячься, вспомним… И подходы найдем, хоть и нелегко это будет. Только вот что, Олег… Если даже мы с ними и договоримся, до тринадцатого числа их привлекать не стоит. Сделаем все сами. Уж больно работа… – Федорчук долго не мог подобрать для «этого» подходящее слово: –…В общем, не для них пока работа. Дальше – будем поглядеть.

* * *

Память штука странная. Если рассказывать время проходит, мама не горюй! А если думать – мгновения и секунды. Когда Федорчук вновь посмотрел на сидящую напротив него «бабочку», он поразился произошедшим переменам в ее лице и внимательному взгляду, устремленному прямо на него.

– Что? Снова нравлюсь? Ну, так как насчет нескучного вечера?

Ответ девушки был неожиданным:

– Все совпадает. Да, вы именно тот, за кого себя выдаете. Описание соответствует полностью, – она наклонилась к столу с сигаретой, незаметно появившейся в руке, словно ожидая от Виктора поднесенной спички. – Теперь слушайте меня. Сейчас я выкурю это недоразумение, набитое вандейской соломой, и мы с вами пойдем… Под руку пойдем туда, где вас ждут, месье.

«Ну, что же. Можно сказать, начинается новый тур вальса, – мысль, посетившая Федорчука, сочетала в себе холодную отрешенность и некую, недоступную для европейского понимания, бесшабашность, – с новыми партнерами, под иную музыку. Которую будем заказывать мы».

Олег Ицкович – Себастьян фон Шаунбург, Реймс, Французская республика.

27 января 1936 года

Такое случалось с ним теперь «сплошь и рядом»: что называется, по десять раз на дню, но механизм «чуда» по-прежнему оставался выше всякого разумения. Происходило это обычно следующим образом: идет, скажем, по улице Олег Ицкович – и не важно, что он теперь на себя не похож, все равно это он – идет, насвистывает под сурдинку что-нибудь нейтральное из классики, рассматривает прохожих или архитектурные красоты и думает о своем. И вдруг…

– Entschuldigung, darf ich Sie etwas fragen?[70] – спрашивает кто-то, обращаясь то ли к нему, то ли к кому-нибудь рядом.

Но это и не важно, к кому там кто обращается. В то же мгновение идет по улице уже совсем другой человек – Себастиан фон Шаунбург. И, хоть тресни, никогда не догадаешься, что он не совсем он или совсем не он. Баст и думает по-немецки, и реагирует, как немец, и, как немец, разгибает пальцы, считая вслух, и вообще немец во всем. В каждом жесте и в каждой мысли, если, разумеется, не пытается скрыть свое немецкое происхождение, что умеет делать довольно прилично, тем более что иногда – а в последнее время и часто – делать это приходится по служебной, так сказать, надобности.

Так и на этот раз. Из Парижа в Реймс приехал не то чтобы совсем уже другой человек – паспорт-то в кармане пиджака лежал у Олега настоящий, но по манере поведения ничего определенного сказать о нем было нельзя. В произношении, правда, отчетливо слышался какой-то – не совсем французский – акцент, но его происхождение определить было весьма затруднительно. Во всяком случае, эксперты Службы Безопасности утверждали, что это не немецкий акцент, а скорее скандинавский или, напротив, швейцарский. Однако в любом случае такой, что французское ухо на него реагирует вяло, если реагирует вообще. Не так, как на голос «живого боша». Ну, а в Реймс Баста занесло отнюдь не случайно, а как бы по делу. «Контрабандисты» из СД принесли кое-что для «свободного художника» Шаунбурга. Кисти там, подрамники, то да се, короче – рабочие инструменты, потребные для его ничем, кроме законов физики, не ограниченного творчества. И хотя это было совсем неправильно – не профессионально и отдавало дешевым дилетантизмом – таким, как оказалось, и была эта хваленая СД в годы своего становления. Не Абвер, одним словом, но не Шаунбургу учить их «манерам» и не Олегу – жаловаться. «Инструменты» могли понадобиться в самое ближайшее время, и отсутствие действенного контроля делало «любое их использование» удобным и практически безопасным. Для Баста безопасным и для Олега, разумеется, тоже.

Полтораста километров от Парижа до Реймса Олег проехал на шикарной, но главное сильной и почти новой – четыре года назад выпущенной – машине. «Vivastella»[71], взятая в аренду у одного охочего до чужих денег и хворого здоровьем парижанина, которого ему, Шаунбургу, порекомендовал местный легальный резидент, в данном случае действительно не являлась роскошью. На автомобиле можно быстрее и легче добраться до Реймса, но главное – удобнее возвращаться в Париж, имея на руках двадцать килограммов оружия и боеприпасов. Замечательно здесь было то, что оружие досталось «чистое» и предназначалось оно для закладки «на черный день». Баст мог пустить его в ход тогда и там, когда и где ему заблагорассудится. Он ведь творческая натура, непредсказуемая по определению, может и друзьям подарить. Например, приятелям из РОВС или каким-нибудь квислинговцам. Напал стих – взял и подарил. А уж в кого они там из этих стволов палить собрались, не его «баронское» дело.

Погода – не иначе как на удачу – стояла сухая, солнечная. Дороги в центральных районах Франции – во всяком случае, главные дороги – отнюдь не безнадежны. Не автобаны, разумеется, но все же весьма приличные шоссе. А в Реймсе, куда Баст добрался достаточно быстро, со вполне приемлемым комфортом и даже не без удовольствия, там, в Реймсе, дела обстояли вообще замечательно. Германские шпиёны те еще, на