Олег Гончаров - Княжич

Тут и Стегги от первой неудачи оправился. В старшую дружину ударил. Только расступились древляне, пропустили варягов. А позади полка правой руки колья острые в землю врыты. Это я отцу рассказал, как в Нортумбрии саксы викингов подловили. Видели наступавшие, что на смерть их несет, а как сразу остановиться, под гору катясь? Завязли на тех кольях варяги.

Я оттого, что своим помочь не могу, совсем голову потерял. Сразу и не заметил, как Асмуд на холм взобрался. Дышит тяжело. Сипит весь. Коня под уздцы с каганом Киевским ведет. А Святослав криком исходит.

Выскочила из шатра Ольга. К сыну кинулась. Сняла его с седла. А тот брыкается.

— Что ты с ним сделал? — крикнула она на Асмуд а.

— Цел он, — переведя дух, ответил старик. — Это он в побоище просится. Ругался на меня, когда я его к тебе вез.

А Святослав не унимается. Не хочет на руках материнских сидеть. Мол, не маленький уже. На ноги поставь. Пришлось подчиниться кагану Киевскому. А он кричит:

— Асмуд! Асмуд! Вели маме, чтоб меня отпустила! Я их всех победю!

— Хорошего ты мне внука родила! — смеется старый варяг. — Он еще покажет, чего кровь наша стоит. Береги его.

С этими словами Асмуд отцепил от пояса свой знаменитый рог и передал его Ольге. Потом поднял вверх любимый боевой топор и крикнул:

— Запасная сотня! За мной! А вы чего стоите? — рявкнул он на моих стражников. — Никуда щенок не денется. Вперед! Один с нами! — и устремился со своими людьми в самую гущу боя.

— Мама, — Святослав успокоился и зевнул, — ведь плавда я их победил?

— Правда, сынок. — Ольга присела на корточки и крепко прижала Святослава к себе. — Пойдем, — сказала она. — Победителям тоже спать надо.

И они пошли к шатру, словно и не было никакой сечи. И люди не гибли совсем рядом за него, кагана Киевского…

А между тем события на пепелище развивались стремительно. Асмуд с запасной сотней сшибся с дружиной Путяты. Старый варяг вовремя подоспел на помощь Свенельду. Того прижали к воде. Его отроки бились отчаянно. Прорубали путь к отходу. А тут и старый варяг подоспел. Увидев подмогу, Свенельд со своими еще сильнее ударил по младшей дружине.

Древлянское ополчение разделилось. Половина увязла у озерка, сдерживая натиск Свенельдовых отроков. Вторая половина дожимала варягов Стегги.

Казалось, еще немного, и Даждьбогова рать одолеет союз Одина и Перуна. Но тут одна за другой в небо взметнулись три горящие стрелы.

Я понял, что это Свенельд велел подать знак хану Куре. И от осознания того, что сейчас в вечный спор небожителей вмешается другой, неизвестный никому бог, мне стало страшно…

— Хур-р-р-р! — перекрывая гул битвы, пронеслось над пепелищем.

Это ревела печенежская конница, обошедшая наше войско. Печенеги хана Кури ударили древлянам в спину. Удар был не сильным. Привыкшие к бескрайним южным степям всадники путались в ветвях молодого подлеска. Они не могли разогнать своих коней. От этого дюжее ярились. И люди. И кони.

Их было слишком много. У отцовых ратников от усталости уж руки не поднимались, а печенеги были свежими. Этого оказалось достаточно, чтобы древляне дрогнули.

Первыми, как и предсказывал Асмуд, побежали ополченцы. И хотя Микула пытался как-то сдержать огнищан, ему это не удалось. Они побросали оружие и бросились врассыпную.

Остатки старшей дружины собрались вокруг отцова стяга. Вскоре и Путята с младшей дружиной, прорубив себе дорогу сквозь печенегов и варягов, присоединился к своему князю.

С высоты холма я видел, как дружинники стали отходить к лесу. Отход был трудным. Враг наседал. Но все же это не было бегством. Вскоре стяг с ликом Даждьбога затерялся среди ветвей. Печенеги вдогон не пошли. Да и Свенельд дал сигнал прекратить преследование.

Я облегченно вздохнул. Взглянул на усеянное мертвыми телами пепелище. И лишь тогда понял, что мы проиграли эту битву. И зажглись в памяти давно забытые волчьи глаза, и я осознал, что мы проиграли не только сражение. Мы проиграли все…

Горячие ненужные слезы покатились по моим щекам…

— Добрын, — услышал я тихий голос. — Добрын, это я, Соломон. Бежать тебе нужно, княжич.

Лекарь стоял надо мной с ножом в одной руке и с поводьями в другой. Он рассек веревку, врезавшуюся в затекшие руки, и подсадил меня на коня.

— А ты как же?

— Я ничего, — сказал он. — Мне не впервой…

26 августа 946 г.

Разговор выдался не из легких. Каждый из собравшихся сегодня здесь, в горнице коростеньского детинца, понимал, что продолжать войну уже нет ни сил, ни средств. Только и уступать никто не хотел.

— Как же ты не поймешь, — горячилась Ольга, — что уже вся земля Древлянская под Святослава легла. Лишь ты упираешься.

— Но Коростень-то вам не по зубам оказался, — возражал отец. — Град все лето держался и еще не один год продержится.

— А толку? — Свенельд руками развел. — Хочешь весь род свой под корень извести?

— Нет, — покачал головой отец. — Не хочу больше крови. Оттого и позвал вас.

— Ну, так прими неизбежное. — Свенельд стукнул ладонью о столешницу.

— Не горячись, варяг, — подал голос Болеслав, круль Чешский. — Нелегко такие решения принимать…

30 мая 946 г.

После битвы на пепелище остатки древлянского воинства укрылись за стенами Коростеня. Из тысячи ратников и семи сотен ополченцев осталось не более половины. Остальное либо сложили свои голо-

вы на поле брани, либо разбежались в страхе по лесам и весям.

Среди тех, кто остался, почти все были калечными. Раненые лежали прямо на стогне. Холопки не успевали повязки менять да травы целебные приворачивать. Стон стоял над древлянским стольным городом. Стон и бабий вой.

Таким я увидел Коростень, когда въехал в ворота на взмыленном коне.

— Добрыня! — бросился ко мне Ярун. — Жив, княжич!

— Что мне сделается? — Я сошел с коня и обнялся с дружинником.

— Где же ты был? Князь уж думал, что убили тебя на тризне.

— Где он?

— В детинце. Ранен сильно. Микула с ним. Путята где-то на стенах. А Побор на пепелище остался. Гостомысл сразу после тризны пропал. Куда делся? Не знает никто. И Смирного больше нет… — Ярун отвернулся, чтобы я его горя не заметил.

— Про Смирного знаю. Жаль его. И Побора жаль, — вздохнул я.

Тяжко было от навалившегося лиха. Желя и Карна в душе моей слезы горькие лили. Только нельзя мне сейчас их наружу выпускать…

— Ты бы к тетке Милаве заглянул, — сказал Ярун. — Грузно ей сейчас. Да и всем нелегко…

— Загляну. Обязательно. Вот только с отцом повидаюсь…

Я нашел отца в опочивальне. Таким я его никогда не видел. Борода всклочена. Глубокий шрам на щеке кровью сочится. Горячечным блеском полыхает взгляд. Голова тряпицей обвязана…

— Батюшка! — кинулся я к нему.

Упал на колени перед ложем. Голову склонил.

— Добрынюшка! — попытался он встать.

— Тише, княже, нельзя тебе силы терять. — Микула удержал его на ложе.

— Видишь, как оно обернулось, сынко? — а сам мне ладонью по волосам.

— Малуша где? — спросил я огнищанина.

— У нас она, — сказал тихо Микула. — Ее еще седмицу назад с Заглядой под Берисавин пригляд отправили.

— А Любава?

— Когда я уходил, в здравии она была. Ты за них не переживай. Навряд варяги до наших дебрей доберутся. А если что, они в схороне укроются.

— Ольгино войско на подходе! — в опочивальню влетел Путята.

Увидел меня. Остановился. Улыбнулся. Рубец на лице еще больше побагровел. А я вижу, что глаза у него, как у зверя затравленного. У меня, наверное, такие же.

— Рад видеть тебя, княжич.

— А я тебя, — поднялся я с колен, подошел к нему, обнялись мы крепко.

— Сынко, — простонал отец, — держись, сколько можешь. Не отдай Коростень.

— Не отдам, — сказал я твердо. — Что? Пошли, что ли? Владана! — крикнул я сенной девке. — За отцом пригляди…

— А я ведь достал Асмуда, — сказал Путята, когда мы вышли от отца.

— Он на пепелище за смертью пришел, — ответил я ему.

— А ты почем знаешь?

И я вкратце рассказал ему, как в полон попал. Как видел бой с холма. Как Асмуд рог свой Ольге передал. Как меня Соломон освободил…

— Так что ты, считай, ему услугу сделал. Он теперь в Вальхалле с богами своими пирует.

— Эх, — в сердцах махнул рукой воевода. — Знал бы, не тронул бы его. Пусть бы сам подох.

— Что теперь о прошлом жалеть, — успокоил его Микула. — О том, что дальше будет, думать надо…

— Древляне, люди вольные! — крикнул я с крыльца. — Сила вражья к Коростеню подходит! Все, кто может держать оружие, — на стены! Это говорю я! Грядущий князь Добрый Малевич!..

Не вышло у руси с наскоку Коростень взять. Расшиблись они о стены города. Отхлынули. В осаду сели. Через две седмицы хан Куря со своими печенегами ушел. Не любили они долго без дела сидеть. Им бы по степи скакать да купцов грабить, а города брать печенеги не приучены.