Трудовые будни барышни-попаданки 5 - Ива Лебедева

Воспитательного дома еще недавно вздохнула с облегчением: меня нет, воруй не хочу. Теперь же была в расстройстве и поторопилась поделиться печальной историей с многочисленными поклонниками Фотия по кладбищенским храмам и часовням. Добровольная агентура «полуфанатика» твердила, что в поместье богомерзкой колдовки теперь и детей стали в жертву приносить. И если колдовку не изгнать, ждать городу еще больших бед, чем в прошлом ноябре.

— Не рассеять ли мне это кубло административными методами? — предложил супруг. Да так задумчиво, что я поняла: ждет моего одобрения.

— Тебе одному за это лучше не браться, — ответила я. — Если Милорадович от тебя бегает, то от меня не убежит. Сама к нему явлюсь, пожалуюсь на оскорбления. И если напрямую не возразит, получу предписание, чтобы архимандрит вернулся в свой новгородский монастырь. Братия по нему уже соскучилась.

— Правда, Мушка, возьмись хоть завтра, — попросил супруг.

* * *

Завтрашнее утро началось с неожиданной и тревожной новости. Пришло письмо с Егорьевского завода — от Ивана, мужа Насти. Он выполнил поручение, закупил стройматериалы, нанял ремонтную бригаду, на третий день вернулся, а жены не обнаружил.

Только записка. «Не ищите меня, отвергнутую предательницу и разрушительницу».

Глава 51

Как следовало из письма, Анастасия оставила странную записку и исчезла. Иван, не такой уж робкий и глупый мужик, стал искать супругу официальными-неофициальными средствами. Но ничего не выяснил. Кроме того, что в день исчезновения Насти пропал и самый лихой-знаменитый ямщик в округе, разбойничий приятель и мастер увозить невест без родительского благословения.

Каюсь, несколько секунд я была в ступоре. Потом обратилась к Лизоньке, оказавшейся в конторе — супруг утром отбыл в МВД.

— «Отвергнутую предательницу и разрушительницу…» — перечитала вслух дочка. — Маменька, а не могло так выйти, что какой-то подлец, да все тот же аргентинский граф, прислал ей письмо от твоего имени? Мол, сначала из-за ее поступка нас отправили в ссылку, а теперь она сожгла завод. И, мол, ты ее проклинаешь и знать отныне не хочешь.

— Почему бы и нет, — в прежней растерянности произнесла я. И подумала, что, пожалуй, неизведанной подлянки в запасе у судьбы не осталось.

Конечно же, только узнав о пожаре, я отправила Анастасии подробное письмо. Похвалила за разумные действия, дала советы. Намекнула, что, когда ЧП будет устранено, верну в Питер. Потому как соскучилась — здесь душой не кривила.

Письмо отправилось обычной почтой. Очень возможно, кто-то подсуетился и успел вручить подложное послание с нарочным гонцом. Нервы у бедолаги и так не в порядке. И тут — последняя капля.

Ладно, кто виноват — разберемся. Что делать — понятно. Искать всеми средствами. Надо бы скорее к мужу обратиться…

— Эмма Марковна, — раздался тревожный голос.

Я взглянула на ученика, вбежавшего в кабинет. Парнишка запыхался.

— Эмма Марковна, меня сторож прислал. К воротам толпа подошла, с крестом и хоругвями. Требует пустить, дать поискать, всё ведовство в Неву спустить или огнем попалить.

Все прочие проблемы были мгновенно забыты.

Что делать-то? Вот где пригодился бы супруг. Точнее, не столько он сам, сколько десяток-другой его сотрудников.

Думала я быстро, а еще быстрей распоряжалась. Мальчишка-секретарь был использован в качестве курьера — привести из цехов десять крепких рабочих. Мальчишка-гонец направился в училище, привести старших учеников. В обоих случаях пришлось написать записки, нельзя же просто так прервать производственный и учебный процессы.

Новая Славянка — больше пяти гектаров, но от прибрежного дворца до ворот на пригородном шоссе десять минут ускоренным шагом. Я преодолела этот путь явно быстрее.

Узнав о беде или проблеме, всегда ужасаешься и всегда надеешься: всё не так страшно, как было сообщено.

Увы, на этот раз оказалось не так. Да, очень большая толпа, не только с хоругвями, но и с дубьем. С достаточно разнородным социальным составом: алтарники, монастырские послушники, монашки. А в задних рядах — настоящие громилы, те, кто в ближайшем будущем станут главными акторами холерных бунтов, те, кто будут разбивать лазареты и убивать «дохторов».

Не только осадная армия, но и осадные орудия — бревна, которыми без особого труда можно вынести ворота усадьбы. Канаты с петлями — их можно накинуть на ограду и разом опрокинуть несколько звеньев забора, чтобы ворвалась вся толпа одновременно.

Но приказ на решительный штурм еще не отдан. Потому что его не отдал полководец, стоящий в центре толпы. Тот самый «полуфанатик-полуплут».

Увидел меня, махнул рукой, толпа расступилась, пошел к воротам.

Приблизился, опять махнул, и скопище явило идеальную управляемость — заколебалось, но отступило шагов на десять-пятнадцать. Тех, кто не хотел отходить, оттащили за шиворот.

Простите за малодушие, но я вспомнила недавние времена, когда модный архимандрит ждал от меня большой подачки. Посему не здороваясь спросила:

— Сколько? Сколько вам нужно, чтобы вы забыли обо мне навсегда?

Да, сломала алгоритм. Фотий замер, тряхнул головой, да так, что клобук опустился ниже подбородка. Потом откинул капюшон, перекрестился. Спокойно сказал:

— Не сколько, а что. Эмма Марковна, вам следует покинуть Санкт-Петербург. Как можно скорее, но не навсегда. Вернитесь после Благовещения… нет, даже после Богоявления. Но главное, сейчас — удалитесь.

Я мгновенно поставила перед глазами церковный календарь. Значит, мне позволено вернуться весной, даже в январе. Но до конца года в Питере не быть.

Ага, все понятно. В ноябре-декабре мне здесь делать нечего.

— Отче, — сказала я так, что обращение прозвучало едва ли не как «волче», — из столицы следует удалиться вам. После того, как вы возглавили мятежное скопище. Теперь вы в очень большой опасности.

Честное слово, Фотий искренне возвел очи к небу. Какое скопище, о чем вы? Люди сами по себе собрались.

— Вельми возможно, боярыня, — быстро прошептал он, — только вам следует отправиться пораньше. Иначе большая беда будет!

Да, будет. Толпа переформатировалась. В первые ряды вышли те, кто покрепче, чтобы удержать бревна-тараны, а также метатели петель.

— Эмма Марковна!

Я обернулась. За спиной стояло все училище — пятьдесят ребят, от самых старших учеников вроде Павлуши Волгина и Антоши Михайлова до юных новобранцев этого сезона. Среди них были и спарринг-партнеры Миши, и те, что никогда не дрались по-взрослому. Но явно желавшие драться.

Сзади пыхтели рабочие. Основательные мужики — тоже с дубьем, как и громилы. С баграми, ломиками. И, увы, не только.

— Я посоветовал из секретного цеха ружья принести, — шепнул Павлуша, и я пожалела, что не всыпала ему прошлой осенью за другую самодеятельность.