HOMO FABER - Михаил Владимирович Баковец

бронекостюма (вообще без ничего) и в тесной комнате прямо на полу. Поблагодарить стоит неизвестных хозяев лишь за то, что в помещении было тепло, и лежал на гладких досках, а не на бетоне или кирпичах. Примерно три на пять метров с трёхметровым потолком, на котором висела электрическая тусклая лампочка. Окон не было, зато имелась дверь. Всей обстановки — осветительный прибор. Комната была не просто пуста, а стерильна, если так можно сказать о помещении, где взгляд не обнаружил даже пыли.

«Ах ты ж, кошка драная! — разозлился я, в одно мгновение догадавшись, кто стал виновником ситуации, в которой я оказался. — Медалька нужна была или на голом энтузиазме меня сдала?».

Встать на ноги удалось не сразу — так мне было гадко. Кое-как утвердившись на них, я добрёл до двери и опёрся об неё плечом, переводя дух. Пять шагов, что пришлось сделать, оказались для меня сродни одному из двенадцати подвигов Геракла.

Дверь точно так же, как и стены с полом была обита плотно пригнанными друг к другу отфугованными досками. На высоте чуть более полутора метров, имелся небольшой «глазок», размером с шарик для пинг-понга и закрытый с другой стороной стальной пластинкой. Ткнув в неё пальцем, я понял, что она зафиксирована стопором.

«Не ради ли меня тут эко-помещение сделали? — пронеслась в голове мысль, когда я заметил свежесть и новизну стройматериала, бросающуюся в глаза. — Заботливая какая кровавая гебня».

Отдышавшись, я несколько раз ударил в дверь кулаком, отметив, что под досками отзывается металлическая поверхность:

— Эй, я пришёл в себя! Дайте одежду и воды!

Подождал с минуту, прислушался, но реакции на стук не услышал.

— Уроды! — я ещё раз ударил по доскам кулаком, на этот раз вложив все доступные сейчас мне силы, и поковылял на прежнее место, к стене напротив выхода из камеры. Там с облегчением растянулся на полу, свернувшись в позе эмбриона, в которой мне было как-то легче. Кажется, я даже немного задремал или впал в полузабытьё. Очнулся от стука в дверь — это сдвинули заслонку на «глазке».

«Наконец-то».

Вставать не хотелось, но надо. Едва сдерживая стон, я сел, согнул колени и обнял их руками, положив сверху подбородок. Без штанов… да что там — без трусов я испытывал сильный дискомфорт. Усугубляло это и общее недомогание организма. Хотя, или мне кажется, или в самом деле стало чуть-чуть легче.

Наблюдали за мной долго, либо так долго тянулось ожидание. Непроизвольно меня стала бить дрожь, несмотря на то, что температура была в камере комфортная.

Я боялся.

Страх липкими пальцами залез мне в голову и оттуда расходился по всему ослабленному организму.

«Вот она — первая встреча с теми, кого ты так боялся до этого. И судя по номеру отеля и сервису в нём — тут со мной цацкаться не желают и сразу расставили все точки над 'и», — подумал я, едва не клацая зубами. Хорошо, что сидел, в противном случае мог позорно свалиться на пол от трясучки в ногах.

Наконец, заслонка на «глазке» вновь щёлкнула, закрывшись. Следом залязгал замок и засов на двери, и через несколько секунд она распахнулась, впустив в камеру двух мужчин в обычной гражданской одежде. Один был в тёмных брюках и светлой рубашке с закатанными до локтей рукавами, второй был одет в тёмно-серую «двойку». Кто в паре старший было понятно с первого взгляда — «двоечник». Он и старше спутника, взгляд умнее, костюм сидит отлично. Второй гость всего лишь играет роль подстраховки, телохранителя. Об этом говорят его габариты, которыми он ничуть не уступает мне, а ещё перебитый нос, тяжёлый настороженный взгляд и поза, из которой он готов буквально взорваться серией ударов.

— Здравствуйте, герр Макаров, — на чистом русском языке обратился ко мне мужчина в костюме. — Прошу простить за окружающую обстановку, но это вынужденная и временная мера, уже сегодня вас переведут в достойные вас апартаменты. Позвольте представиться — Карл Штайн. Герр Макаров?

Я испытал сильнейший шок.

«Герр, мать его, герр… герр… долбаные фашисты… я в немецком плену…бля!», — билась в голове только одна эта мысль.

— Герр Макаров, вы меня слышите? Как вы себя чувствуете? — вновь задал вопрос мужчина. И я краем сознания уловил в его голосе неподдельную обеспокоенность.

— На букву Хэ и это слово не — хорошо, — произнёс я, придя в себя.

— Шутите? — широко улыбнулся тот. — Это хорошо, это очень хорошо. Значит, идёте на поправку.

— Что со мной и где я?

— Вы в Австрии, в загородном имении фона Лохоузена. Что же до самочувствия, то это последствия приёма, э-э, некоторых лекарственных препаратов. За это я искренне прошу прощения у вас от лица всей нашей службы.

— Какой службы?

Мужчина моргнул, на мгновение на его лице отобразилось сильнейшее удивление, словно, я знал или должен был догадаться сам.

«Выходит, этот Лох… Лохмузен, блин, известная личность», — подумал я и предположил. — Гестапо?

В мою больную голову ничего другого в этот момент не пришло. А про гестапо я наслышан, это те парни в чёрных плащах, которые ловят, пытают партизан, засылают агентов в ячейки сопротивления и так далее.

— Вы и в самом деле плохо себя чувствуете, раз сравнили Абвер с этими сумасшедшими костоломами, — покачал головой собеседник, потом повернулся к двери и громко произнёс. — Воды и одежду!

Через полминуты в камеру вошёл ещё один человек в гражданском, который держал в одной руке вешалку с чем-то похожим на пижаму или робу заключённого, только не полосатую и без номерка, а в другой графин с водой, на горлышко которого был надет обычный стакан.

Сам я одеться не смог и здоровяку пришлось в этом деле помогать мне. Утолил жажду самостоятельно, хотя тремор был такой, что треть воды из стакана я пролил. После этого меня на инвалидной каталке доставили до новой комнаты, в которой имелась и кровать, и стул, и маленький санузел в каморке за дверью, оборудованный ванной на витых ножках и с высокой спинкой, унитазом и умывальником на стене. Горячая вода в кране стала приятным бонусом.

«Чёрт, как же я по всему этому соскучился, — блаженно подумал я, набирая в пригоршню воду и умывая лицо. Самочувствие и настроение улучшались семимильными шагами. Даже то, что попал в плен к немцам, перестало так сильно беспокоить. — Дайте мне несколько дней, чтобы вернуть силы, и я