Рассвет русского царства. Книга 2 - Тимофей Грехов

В целом торговля шла хорошо. Копчёная рыба пока ещё расходилась, но уже появилась конкуренция и пришлось сбрасывать стоимость. Арбалеты и болты пользовались спросом и, по сути, это была основная статья доходов.

С куклами мне пришлось повременить. Слишком много часов работы их создание занимало. Мижита и Гаврила занимались арбалетами. Доброслав, когда у него заканчивалось железо, тоже присоединялся к ним. Но я старался этого не допускать, потому что пилы всегда находили покупателей. Однако, денег всё равно не хватало.

Как я уже сказал, сбор урожая закончился и у людей появилось свободное время. Поэтому недавно прошли состязания, на которые приезжали показать удаль не только жители Курмыша, но и с сел Глубокое и Красное.

Что могу сказать… было весело. Народ веселился. Всем понравилась моя задумка, как и призы — горсть соли. Медали, кубки… это всё было не нужно людям этого века. А вот за соль люди готовы были жилы рвать ради победы.

Также по результатам этих состязаний Григорий предложил некоторым пойти в дружину. И такое предложение было сделано всего троим. Старшему было двадцать зим отроду, а самому младшему семнадцать.

Честно, не знаю почему Григорий выбрал именно их. Никто из них победителем не стал. Разве что выбирал он из тех, кто сходился в кулачном бою. Но в сделанный им выбор я не лез.

Что касалось моей задумки с арбалетами, то дело двигалось, и люди, кто ради забавы, кто на спор приходили в малую крепость, чтобы пострелять. И на состязании многие из жителей Курмыша показали вполне не плохие результаты. Больше тридцати человек смогли поразить мишень с пятидесяти шагов, что не могло не порадовать.

Что же до дружинников, то они тоже могли принимать участие, но вне конкурса. Ибо не честно профессиональным воинам состязаться с крестьянами.

Но постепенно стали приближаться холода. И вместе с ними появилась в наших краях новая стая волков.

С этими санитарами леса у меня был разговор короткий. Уже на следующий день я собрал дружину, охотников и новиков и отправился в лес, устраивать загон. Терять скот и уж тем более людей я не собирался.

Три дня мы гоняли их, пока наконец-то не загнали в один лес, который был уже окружён со всех сторон.

— Вжих-вжих-вжих, — отпускали стрелы Семён и Лёва. Единственные два лучника в МОЕЙ дружине. Я тоже выпустил несколько стрел из лука, доставшегося мне после сражения с новгородцами. Но лишь одна нашла свою цель.

Стрелял я неплохо, и старался не пренебрегать этим видом оружия, но до Семена с Лёвой мне было далеко. На следующий день мы вернулись в Курмыш, везя на телеге двадцать одну серую шкурку, из которых я приказал сделать одежду для новиков.

Приближался Юрьев день. И слухи, пущенные Варлаамом, начали давать плоды, которые не всем пришлись по вкусу.

В один из относительно тёплых зимних дней ко мне прискакал гонец от боярина Лыкова, владельца нескольких деревень, что стоят за Нижним Новгородом.

Я развернул свиток, начал читать сообщение, написанное ровным, можно сказать каллиграфическим почерком.

Дошло до меня, Дмитрий Григорьевич, что сманиваешь ты мужиков моих посулами лживыми. Что землю даром даёшь и оброк меньший забираешь. Знай же, что не по-соседски это и не по-христиански. Верни беглых, ежели пришли, а коли нет — не пускай. А не то осерчаю я, и жалоба полетит в Москву.

Я усмехнулся и бросил письмо в горн, у которого несколько минут назад выковывал новую саблю из дамасской стали. С моей было всё в порядке, но захотелось сделать подарок Григорию. Плюс сделать ещё одну на продажу.

У меня просто язык не повернётся сказать моим дружинникам, мол, денег нет, но вы держитесь, и хорошего вам настроения. Поэтому собирался подзаработать и таким способом.

Я посмотрел на гонца.

— Можешь так и передать, пусть серчает. Юрьев день — это право каждого русского человека! Крестьянин волен идти, куда хочет, если долги уплатил. И придуман он был специально, чтоб бояре не лютовали со своими людьми. Если от Лыкова бегут люди, значит он плохой господин. Запомнил? — спросил я, делая шаг по направлению к гонцу. И тот, видимо подумав, что я сейчас на него нападу, побледнел и попятился назад.

— Я всё… всё понял, — и выбежал из кузни.

Вскоре мне доложили, что гонец убыл, даже от обеда отказался. Хотя нарушать правила гостеприимства я не собирался. Более того, я его и бить даже не думал. Просто он встал как раз там, где лежал молот, которым я собирался бить по заготовке.

В общем, вечером я пошёл в избу к отцу Варлааму, так сказать, поделиться информацией, а за одно узнать кто вообще такой этот Лыков.

— Знаешь, отче, — сказал я, — Лыков грозится, обвиняет, что я сманиваю людей.

— Собака лает, ветер носит, — спокойно ответил Варлаам. — Лыков с мужиков три шкуры дерёт. Ты же сам, Дмитрий, должен понимать, что от хорошего барина не бегут, — повторил он мои слова, что я сказал гонцу. — Закона ты не нарушаешь. А что до злобы… так на то и щука в реке, чтобы карась не дремал. У тебя целая крепость здесь, а у него три, может четыре, деревеньки. Сам подумай, сколько воинов он сможет выставить, если силой пожелает решить конфликт?

— Немного, — сказал я, немного успокоившись, и выпив налитый Варлаамом травяной взвар, пошёл к себе, но не успел я этого сделать, как с башни донёсся протяжный звук рога. Один длинный, два коротких.

— «Не тревога. Гости», — быстро сообразил я.

Ворота медленно отворились, впуская внутрь небольшой отряд. Всадников десять, не больше. Но кони добрые, справные, и сбруя поблёскивает серебром, а не ржавчиной. Впереди ехал всадник в дорогом тёмно-синем корзно, подбитом мехом. Шапка с лисьей опушкой сдвинута на затылок, лицо открыто ветру.

Я прищурился и расплылся в улыбке.

— Ну здравствуй, княжич! — крикнул я. — Каким ветром в нашу глушь?

Ярослав Андреевич Бледный легко спрыгнул с коня. И я сразу обратил внимание, что спрыгнул он на обе ноги, даже не поморщившись.

— Попутным, Дмитрий! — Ярослав шагнул ко мне и сгрёб в охапку. — Чай, не чужие люди, чтобы только по указам ездить.

Мы обнялись крепко, по-мужски. Я чувствовал искреннюю радость. В этом мире, где каждый второй норовил тебя использовать или подставить, Ярослав, Семен и Лёва, пожалуй, были единственными, кого я мог назвать друзьями без всяких «но». Григорий не в счёт. К нему я относился не как к отцу, а как к родственнику.