Поцелуй мамонта - Ярослав Полуэктов

у Михейши есть масенькая проблема: бабушка говорила «тубаретка», а отец с матерью — «табурет». Кто прав — неизвестно. Словаря Даля в их библиотеке с определённой поры не было. Спёр кто — то из милейших, но невежественных, дремучих дружков: «на время, люстрашки поглядеть», — сказав, — да так и не вернув. В рукописном служебно — блатняковском переводчике, изображённым рукой самого Охоломона Иваныча, что стоял на полке весьма умеренной по весу библиотеки сыскного отделения, тоже ничего нет.

Словом, читаем дальше, сохраняя орфографию автора.

«…Предметъ нумер ã чрезвычайно мелок, чтобы распознать наверняка. И чернила тут по центру расплылись. Это похоже на самогон или на иной какой напиток, залитый в странного вида малоштоф, слипшийся (здесь слово «слипшийся» перечёркнуто Михейшей много раз и несколько раз восстановлено в разных вариантах)… со скорлупой разбитого яйца.

Предметъ два. (Буки)

Это уже опрокинутая, твёрдая на вид (не понять) скляночка, курительница, горелка — может быть — или какое — то животное типа скульптурки производства китайского; это, всё — таки, видимость слона. Elephas maximus. По крайней мере, угадывается слоновое тело типа индийского, но с некоторыми физическими извращениями. Оно бесцветно, как уже было доложено. Имеется также у него: четыре (4) башнеобразные ступни, бивни (2) и хобот (1). Про непотребный предмет сей, упомянутый последним, то бишь отростокъ типа «носохоботъ вальковатый», писать буду далее.

Опознаваемость указанного предмета нумеръ два: полтора — десять процентов…»

— В количественных мерах Михейша по жизни весьма аккуратен и точен до скрупулёзности, а иной раз до идиотизма, — думает Чин — Чин, — это весьма недурственное качество сыщика.

«…Тоже расплылось. Сильно расползлось. Вроде в жёлто — чёрном китайском чае марки «Зоолонгъ».

Из предмета нумеръ два (буки) течёт какая — то жидкость. То ли это подсобное лекарство для убогого этого, усатого старичка, лежащего на голой сетке кровати, то ли это изображает модное декадансное снадобье — мочу или слюни псевдослона».

— Навострите очки, не забывая стиля!

«А если вдруг это детородно — животная жидкость, называемая по — медицински σπερμα? В Китае это лекарство — для внутриорального употребления. Определяется иероглифом «Цзин»45 — «тождество сексуальной и психической энергии», или «Шен» — «жизнь». На бутылочке имеется иероглиф, но он настолько мелок, сколь и неразборчив. Но это не имеет значения. У нас и то и это даже зазорно придумать! Непорядок! Не пристало ту слоновью σπερμα в баночки дислоцировать, поелику пользительностью, как, к примеру, маралье снадобье из пантов, тут не пахнет. Если это склянка, то назначение отверстия с проистекаемой жидкостью понятно. Если это слон, то отверстие расположено, каким бы это не казалось странным, расположено на конце хобота. Но хобота, больше смахивающего на загнутый фαλλός со всеми прилагающимися к этому самому фαλλόςу привилегиями.

Не излишне заметить, что по другому половому признаку, который обычно у слонов находится меж задних лап, и по которому пол животного можно было определить наверняка, пол животного не определить.

Не видно там ничего, ибо ноги такой толщины, что все четыре слиплись в серёдке в один столп…»

Охоломон Иваныч тут задумался надолго, так как тонкостей китайского и, тем более, даосского эроса он не знал. Единственно, в чём он был уверен, так это в том, что эротические преуспеяния китайцев значительно грандиозней и полезней, чем Великая Стена. — Надо бы у Благодарихи детали испросить, — подумал он, — это её специализация. А не скажет, так можно будет в Таёжный Притон наведаться: там, — говорят знатоки этого дела, — искусство спальни у них замешано на Конфуции. — И совсем шальная мысль:

— А не навестить ли этот храм любви с Михейшей? Этот плут молод, но зато сможет на русский все их фокусы перевести. А не понравится, так… Так можно этих молельщиц в каталажку определить… Время сейчас такое тёмное, шальное, что… Под такой эмалированный замираж можно отбезобразить всё!

Чин Чина увлекла эта наиприятнейшая тема, вынырнувшая из такого простого рисунка Селифания и подробного, словоблудо — научного Михейшиного описания. Тему самосовершенствования в эросе он оставил «на потом» и вернулся к тексту.

«…У старика тонкие, костлявые пальцы, — пишет далее Михейша, — большой палец правой руки старичок сей засунул себе в рот. То ли он сосёт его с голоду, то ли с досады. То ли намекает на непотребство уже произошедшее, или будущее.

Другая его рука свесилась до пола.

Старичок практически сполз с кровати и лежит на её крайней грани.

Четыре полоски обозначают рёбра, как у распятого Христа.

Ага, старичок, поди ж ты, — голый, совсем голый.

Не наверняка, однако, но сильно подозревается, что именно так и обстоит: намёка на шкаф с нижней или какой другой одеждой в картинке этой нет. На Христе хоть была тряпица, и то благородным девицам бывало стыдно. А тут такое!

Но его обнажённого и, угадывается, мерзкого тела даже, и тем более без кальсон или иных бельевых ветошек, не видно из — за стола и из — за другой упомянутой уже группки людей, которые расположены художником — хамом маленько спереди и слева…»

— Насчёт хама, — дак это следствие будет точнее определять. Загибаешь, Михейша. Сам — то, поди, не далее как на днях в честь дня рождения у Благодарихи побывал. Ну! Кто после этого похабник и хам?

Охоломон Иваныч подумал было бросить чтиво. Но, присосавшись к чаю и выловив губами смородину, улыбнулся, раздавил ягоду языком, поморщился и, явно запараллелив её неоднозначный вкус с Михейшиной логической интригой, изучение трактата продолжил.

«…Спинка кровати схожа со спинкой венского стула. Это намёк на какой — то архитектурный мотив стиля современного венского. Может, это есть модная теперь, но упрощённая будапештская Сецессия или немецко — австриякский стиль Югенд.

Югенд — направление нам политически враждебное, хотя Москва сама грешит сим украшательством. К примеру: расписной и разузоренный дом купца Рябушинского. А тож похожее есть в Ёкске: в фасадах новых буржуазных и доходных домов.

Но в Ёкске всё это сделано послабже, с наличием русского духа и скоромности, без пальм, экзотических фруктов и синезадообнаженных обезьян; и без политического издевательства над аллегориями.

Дознатель Ваш предоставляет следствию, и сторонним зрителям, и читателю сего не по службе, и защитнику, и присяжным, право самим додумать этот намёк, наказать или миловать по закону.»

— Фу ты ну ты… какой строгий!

«…Одна ножка кровати вставлена в ночной горшок, так что при всём желании больного, или пьяного персонажа «Старик», он не сможет горшком воспользоваться по назначению. Что намекает на несусветную вонь в помещении,