Азовский гамбит - Иван Валерьевич Оченков

У Попела от этих слов захолодело внутри. Он принялся лихорадочно думать, что делать.

Далеко не все время, проведенное им в Ростоке, оказалось потраченным зря. Поначалу он старался усердно перенимать знания у доктора Кноринга и даже несколько раз ассистировал во время приемов и обследований. Конечно, это не сделало его настоящим врачом, но все же…

Начиналась учеба с общих лекций по анатомии и признакам болезней, а также диагностике. Но не заметив интереса со стороны молодого чеха, профессор махнул на него рукой и направил по значительно менее почтенной стезе хирурга-цирюльника.

Вацеку стали доверять подавать инструменты во время операций и помогать удерживать зажимы, накладывать тампоны и делать перевязки. Отдельной темой стало выдергивание зубов с помощью устрашающего вида щипцов.

Без особого удовольствия признав, что навязанный ему судьбой ученик весьма ловок, решителен, не боится вида крови и обладает твердой рукой, Кноринг допустил его до шитья простых поверхностных ран и помощи в сопоставлении отломков костей при переломах, наложении шин и лубков, а также вправлении вывихов. Хотя доктор был далеко не единственным квалифицированным специалистом в городе с почти пятнадцатитысячным населением, поток больных к нему никогда не прекращался.

Так что орудовать иглой и ниткой Вацлав научился неплохо. Уже незадолго до его бегства из Ростока наставник начал поручать ему производить простые разрезы. И как раз сходную операцию ему и пришлось с таким блеском провести уже в России для полковника Панина.

Так что зрелище десятков раненых пусть и до дрожи в коленках пугало Вацлава, но одновременно представлялось его рациональной, начинающей формироваться профессионально-врачебной части сознания огромным источником знаний и навыков, ибо практика для хирурга – это главное.

Прибыв в столицу Русского царства, молодой мораванин поневоле попал в круг общения живущих там врачей, которым и в голову не пришло интересоваться его квалификацией. Напротив, они сразу приняли его за своего, а потому поспешили уведомить об обязательных требованиях со стороны лично царя Иоганна. В сущности, они были очень просты.

Всякий доктор, а равно и его помощник перед осмотром и тем более перед операцией обязаны тщательно мыть руки с мылом, использовать для промывки ран и инструмента настои из кипяченой воды с подорожником, калиной, шалфеем, календулой и ромашкой, а сами инструменты еще и желательно хорошенько протирать крепчайшим хлебным вином. Объяснялось это некими мелкими болезнетворными организмами, якобы и переносящими заразу. В ответ на недоуменные вопросы Вацека его коллеги пожимали плечами и просто отвечали:

– Его величество человек в высшей степени незаурядный, а потому, согласитесь, имеет право на некую эксцентричность. Трудно сказать, как он мог додуматься до столь оригинальной, чтобы не сказать больше, теории, но перечить представителю высшей власти в этой стране не принято. Поэтому и вы, молодой человек, извольте выполнять то, что от вас требуют. Если не хотите, конечно, чтобы вас повесили.

– Какое варварство!

– Ну, мой друг, вы знали куда ехали.

– Но я полагал, что прославленный герцог Странник – человек просвещенный и не чуждый милосердия!

– Это несомненно так, дорогой коллега, но не забывайте о грубости сердец людей, его окружающих. Как говорят московиты, с кем поведешься, от того и наберешься!

– Что это значит?

– Только то, что наш добрый германский фюрст, пожив здесь некоторое время, стал русским больше, чем любой из его подданных. Хотя справедливости ради нельзя не заметить, что в последнее время нравы здесь несколько смягчились. Иоганн Альбрехт приглашает сюда людей сведущих в искусствах и науке, заводит новые ремесла, выписывает из Европы книги.

– А до него здесь ничего подобного не было?

– Почти. Образование в Москве было уделом немногих высших сановников, включая самого царя. К примеру, Иоганн Шреклих[62], которого еще почему-то называют Васильевичем, слыл человеком ученым. У него даже была своя библиотека.

– Была?

– Увы, но она исчезла. Хотя и ходят слухи, что книги достались Иоганну Альбрехту. Так что, возможно, эта ересь о мытье рук и болезнетворных организмах имеет своим источником какой-нибудь древний трактат о каббале или еще каком колдовстве. Впрочем, я не рекомендовал бы распространяться по этому поводу.

– Но скажите, – не удержался от вопроса совершенно сбитый с толку Вацек, – а есть ли польза для больных от следования этим правилам?

– Как вам сказать, коллега, – немного смущенно поведал ему старший товарищ. – Как это ни странно, стоило мне начать придерживаться этих требований, и доля сепсиса, а вместе с тем и смертей от ран среди пациентов заметно снизилась.

– Так, может быть, в них есть смысл? Вот и мэтр Амбруаз Парэ в своей книге «Способы лечения огнестрельных ран…» et cetera[63] писал о том, что прижигание горячим маслом ран недопустимо и что требуется наложение чистой повязки с разработанным им бальзамом. Я нахожу тут некоторую аналогию…

– Послушайте-ка, доктор Попел, – резко перебил, особо выделив слово «доктор», коллега, – этот Парэ выскочка и цирюльник, а вовсе не врач! Его, с вашего позволения, «труды» невозможно читать, там нет ни одного латинского термина! Это не наука, коллега, а профанация!

– Как скажете… – предпочел отступить Вацек, видя, как разгорячился его собеседник. – Так все же что с рекомендациями его величества? Есть от них польза?

– Несомненно, – растянул губы в притворной улыбке лекарь, – ибо, если вы ослушаетесь, вас ждет суровая кара. И если в ваши планы не входит знакомство со здешними палачами, следуйте им неукоснительно! Поверьте, они большие затейники!

Теперь ему первым делом следовало оценить сложность ранений и рассортировать всех пациентов на тех, кому можно и нужно срочно начать лечение, и тех, кому Вацлав помочь при всем желании был не в силах. Сложные и тяжелые ранения, сопряженные с большой кровопотерей и бессознательным состоянием, для чеха были явно непосильными и потому безжалостно отодвинуты в сторону. Зато те из больных, кто пребывал в сознании и не лишился сил, оказались первыми в списке.

Удачей стало то, что много повреждений было нанесено холодным оружием – колотые, рубленые, резаные. Тут навыков и знаний Попела почти хватало, чтобы оказать некоторую помощь. Очищая раны от инородных тел и промывая настоями, он крупными стежками стягивал края, а в случаях когда между ними было не больше дюйма, то и просто делал утягивающую перевязку в надежде, что крепкое здоровье молодых казаков и охотников сделает свое дело.

Разобравшись в течение пары часов с такими пациентами, он без перерыва приступил к более тяжелым. Здесь приходилось уже орудовать ланцетом, извлекая пули и наконечники стрел и лишь затем накладывая швы. Следующими стали больные с переломами и вывихами. А в самом конце, уже под утро, Вацек, находясь почти в полубреду от переутомления, решился на ампутации. Он осознавал, что, если не сделать это, у больных скоро начнется гангрена и они неизбежно погибнут. Попел прямо и ясно объяснил суть вопроса тем из тяжелораненых, кто еще пребывал в сознании, и, заручившись их согласием: «Режь, немец, все одно помирать, а так хоть надежда