Другая жизнь. Назад в СССР-2 - Михаил Васильевич Шелест

Куратор был хмур и недоволен.

— Соберёшь свои работы и привезёшь в картинную галерею.

— Какие работы? — всё ещё находясь в трансе от услышанного, спросил я.

— Все, — коротко бросил «инструктор крайкома КПСС».

— Все, — это много. На автобусе я не довезу. Машина нужна.

— В основном их интересуют картинки японских детей, которые ты рисовал этим летом. В Токио с этого года открылся международный музей, где создана постоянная экспозиция русской живописи. Вот там и появились твои картинки, которые ты подарил японским детям. Хозяйка музея Йоко Накамура возжелала приобрести все твои картины из этой серии.

— Ну, этих немного, — сказал я, задумчиво почёсывая затылок. — Но я не хотел бы их продавать…

— Правильно! Надо подарить!

— С хера ли⁈ — вырвалось у меня. — Ой! Извините, товарищ капитан!

— Да ничего-ничего. Нормальная реакция советского мальчишки.

— Мне они тоже нравятся. Эти картинки. И кому они нужны в музее? Вы смеётесь, что ли?

— Это не мы смеёмся. Нам нисколечко не до смеха. Эта Йоко Накамура поставила на уши Союз Художников СССР, ищя тебя, где, естественно, и слыхом не слыхивали ни про какого Шелеста Михаила. Хорошо, что у этой Накамуры были твои точные паспортные данные. Ты это зачем японцам даже серию и номер своего паспорта дал?

— Тиэко попросила. Сказала, что для почтового перевода или посылки нужно.

— Какого почтового перевода? — нахмурился куратор. — Валютного, что ли?

— Я думал, перевод — это бандероль какая-нибудь, типа пластинки.

Куратор отмахнулся.

— Короче! Паспорт тебе готов. Вези картинки на экспертизу в галерею, и собирайся. До открытия, млять, твоей персональной выставки осталось три дня.

— Да вы охренели⁈ — выскочило у меня. — В чём я поеду? Вот так?

Я растопырил руки, как артист «Крамаров» в «Джентльменах удачи», когда ему сказали бежать в трусах и в майке по дорогам «общего пользования». На мне были надеты прошлогодние школьные брюки синего цвета, уже чуть-чуть коротковатые мне, рубашка в мелкий цветочек и длинным воротником лежащем на сером полувере. На ногах были надеты мои вечные неубиваемые «Саламандры».

Я был вызван в «Серый Дом» — управление КГБ, расположенное на Улице Двадцать Пятого Октября. «Инструктор крайкома КПСС» обитал в просторном кабинете с двумя столами на втором этаже. Поэтому я и назвал его «товарищем капитаном» и он не поправил меня, а значит, я угадал. Молод он ещё был для майора. Со званиями же всё просто: лейтенант — старший лейтенант — три года, старший лейтенант — капитан — ещё три, капитан — майор — четыре года. Тридцати лет «инструктору» ещё не было. Двадцать пять, или, от силы, двадцать семь. Значит, если старлей, значит я прибавил ему звезду, а он и не дрогнул лицом. Да — всё равно.

— Костюм прямо сегодня подберёшь, не проблема. У тебя же джинсовый костюм есть? И куртка приличная? Сапоги? Ботинки. В них и полетишь. А туфли, рубашку галстук и костюм, что сегодня выдадут, там оденешь. Его отдельно повезут.

— Где выдадут? — удивился я.

— Салон для новобрачных знаешь на «Цирке»?

Я покрутил отрицательно головой.

— Хотя, откуда тебе знать-то? — не дорос ещё до свадьбы-женитьбы… Короче, рисую.

Он нарисовал план, как найти «салон».

— Найдёшь там Марию Фёдоровну. Спросишь, тебя к ней отведут. Слушайся во всём и не спорь.

Я пожал плечами.

— Чтобы я спорил? — подумал я и спросил. — А деньги?

— Потом внесёшь.

— На долго поездка? — спросил я.

— Пока неделя. Там видно будет. Поедешь с двумя сопровождающими. Вернее, из союза художников представитель уже там. Полетишь с нашим человеком. Завтра утром к тебе заедет машина, отдашь ящики с картинами. Картины сфотографируют и сделают опись. Тебе ехать не надо.

— Вы же сказали…

— Я пошутил. Сейчас после салона едь домой и готовься к поездке. Маму и отца твоих мы предупредили.

— Они не против? — спросил я.

— Они не против, — кивнул головой «куратор».

А меня вызвали сегодня на первом уроке к директору, которая и сообщила, что меня срочно ждут в «Сером Доме». И я поехал, не заходя домой, правда портфель оставил у Светланы Яковлевны.

— Вылет в Хабаровск завтра в шестнадцать военным бортом. Вылет в Японию завтра же вечером в двадцать ноль-ноль на «Боинге семьсот двадцать семь» Японских аэролиний. Первым классом полетите. Фонд Накамуры платит. Твои ставки растут, малыш!

— Сам ты малыш, — подумал я, сравнивая нас по росту, но на его дерзость не огрызнулся. Зачем? Понятно, что он хотел отправиться в Японию со мной, а его «обломили». Не капитаны летают в загранкомандировки, а минимум полковники. Да ещё и резиденты, наверное… Поедет туда, нашпионит, его поймают и нас вместе посадят в японскую тюрьму. Там буду свои картинки рисовать. Хе-хе!

В салоне меня едва ли не облизали. Женщины, обслуживающие будущих «брачующихся» были предупредительны и очень вежливы, так как «сама Мария Фёдоровна» была со мной предупредительно вежлива. Почему «сама»? Да потому, что меня спросили: «Вам, молодой человек, неужели нужна „сама“ Мария Фёдоровна?» Я кивнул и девушка с удивлённым видом ушла в подсобные помещения. Марией Фёдоровной оказалась очень миловидная женщина лет пятидесяти, с каштановыми на голове волосами, подстриженными под «каре», хорошей, для своих лет, фигурой, не броским макияжем, в брючном синем костюме и такого же цвета туфлях, на невысоком каблуке.

Брючный костюм на пятидесятилетней женщине меня удивил. Сие в это время была великая редкость. Так сказал мне «мой внутренний голос». Да и сам я возрастных женщин в брюках не видел. Даже моя мама не ходила в брючных костюмах хотя сама себе шила прекрасные наряды. Но не брюки, да.

В салоне меня, охая и ахая, одели и обули. Причём, я не стеснялся своего тела в плавках, хоть и не выходил из примерочной. Однако примерочная была размером больше нашей кухни в два раза и в эту примерочную заходили поглазеть на такого молодого «чьего-то будущего мужа», все сотрудницы салона. Были среди них и молодые, и весьма привлекательные девушки.

— Ах, Аполлон, ах аполлон, — приговаривала Мария Фёдоровна, подбирая мне рубашки и костюмы. — Торопитесь девушки, пока не окольцевали.

— Так поздно уже, поди, — с явным сожалением произнесла дама лет за сорок.

— Ничего не поздно. Мальчик заграницу летит с персональной выставкой картин. Там,