Рыжий: спасти СССР - Валерий Александрович Гуров

он вынужден пользоваться всем, что ему предлагают сами хозяева, прописанные в квартире.

— Ты куда? — быстро проглотив кусок курицы, спросил тот, которого Илья назвал Мутным.

Мы договорились со Степаном, что с того момента, как как только я покажусь в окне, у него будет ровно полторы минуты, чтобыпройти, и это я должен открыть ему дверь я открыл дверь. Нельзя Стёпе долго торчать стоять Стёпе в парадной, чтобы не быть замеченным жильцами, но нужно успеть увидеть меня, обойти полдома, и ждать.

И это время почти истекло.

— Хе! — я пробиваю солнечное сплетение бандиту.

И он тут же начинает задыхаться, хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.

Вроде, и не убил, не вырубил, но вреда он мне сейчас не причинит, а вышло всё намного тише, вот стоит он с открытым ртом, тихонечко, точно не перекрикивая работающий громко телевизор. Оксюморон — бандиты смотрят телепередачу, в которой таких, как они, ловят и порицают. Может быть, в душе тот же Мутный даже сочувствует правоохранительным органам. Ведь по закону жанра именно милицию в телепередаче выставляют в героическом свете.

— Где? — быстро проникая в квартиру, тем временем уже шептал мне Степан.

Я показываю на дверь в зал, где начинается очередной сюжет программы «Человек и закон». Сам же направляюсь на кухню.

— Что, уже сходил? — усмехаясь, явно в отличном настроении, спросил меня оттуда Илья.

— Ага, — успеваю я ответить, заходя чуть за спину фарцовщику и тут же огрев его по шее.

Илья заваливается, я подхватываю его, прислоняюсь к стене, оставляю так сидеть.

Слышу звон побитой посуды в зале, быстро направляюсь на помощь к Степану. Однако воин уже решил проблему. Один подельник лежал навзничь у телевизора, рядом с ним — разбитая бутылка из-под водки.

— Ты? На, — я ещё раз ударил уже почти пришедшего в себя Мутного, отправляя его в нокаут.

— Самое лёгкое дело сделано, — негромко, специально изменённым голосом, добавляя хрипотцы, сказал Степан. — Ты точно дальше сможешь? Я могу здесь прибраться.

Я понял, что именно имел в виду Степан, когда говорил, что самый лёгкий этап нашей операции — позади. Теперь не оставалось никакого иного решения, кроме как зачищать гнездо вместе с теми стервятниками, которые в нём обитают.

Стёпа сейчас явно чувствовал себя охранителем и защитником и пытался меня огородить от каких-то психологических потрясений. Вообще-то это мне хотелось его поберечь, но вслух я ничего говорить уже не стал.

— Работаем! — жёстко и решительно сказал я.

Работы ещё на самом деле было много. Но отчего-то самым сложным казалось мне окончательно убедить Степана, что нам нужны деньги, которые мы можем и должны найти у фарцовщика. Мой товарищ всячески хотел быть и казаться борцом за справедливость. А это предполагало, что мы, как благородные Зорро, не возьмём от фарцовщика ровным счётом ничего.

У меня и вовсе складывалось впечатление, что всё, за чем пришел сюда Степан, это мстить за отобранное у него счастье. Вот такой, похожий на Илью, делец и отнял у Степана жену и дочь. Вероятно, Шаров пытался себя убедить, что он здесь не только по этой причине, но я догадывался, что решимости Степану придаёт лишь жажда мести. Ну что ж, это мне уже не переделать, какой есть бензин — на том и едем.

— Связываем тряпками, — сказал я, указывая на двух лежащих рядом бандитов.

Нельзя было оставлять милиции шанс докопаться до истинности случившегося. Если мы свяжем им руки верёвкой, и туго, то любой эксперт укажет, что они были связаны. И тогда произошедшее заиграет новыми красками — возникнет много вопросов, кто знает, может, выйдут даже на нас.

Потому — никаких следов от верёвок или проволоки на теле у бандитов быть не должно.

Похлестав по щекам Илью, я привёл его в чувство.

— Где деньги, Илья Батькович? — нарочито спокойным голосом спросил я.

— Ты на кого рыпнулся, рыжий? Развяжи меня — и я постараюсь всё это забыть, — предсказуемо решил угрожать он.

— Лёня, это же он изнасиловал твою жену. С чего начнёшь допрос? С паяльника в задний проход или с утюга на волосатую грудь? — спросил я у Стёпы.

Я был уверен, что никто не слышит нашего разговора. Отработали мы до этого тихо: криков нет, выстрелов тоже. Но на всякий случай решил называть Степана Леонидом. Мало ли…

— Я никого не насиловал, мужик, — определив Степана как главную угрозу, Илья обратился именно к нему. — Рыжий врёт. Я дам тебе денег. Хочешь тысячу рублей? Свяжи рыжего, мужик, — я тебе дам полторы!

— Утюг. Не хочу пока мараться с задним проходом этой твари, — с видом философствующего человека заявил Степан.

Чтобы в квартире фарцовщика да не было хорошего утюга? Их тут было сразу два, и оба на виду. Так что я приподнялся с кресла, в котором сидел, сделал это с ленцой, будто меня отвлекают от важнейших дел, взял утюг и воткнул вилку в розетку как раз примерно там, где мы уложили Илью.

— За мной стоят очень серьёзные люди. Давайте договариваться. КГБ всё равно вас вычислит и найдёт, — уже не так нагло и уверенно, просящим голосом говорил Илья.

— Ты думаешь, что мы здесь залётные беспредельщики? Меня послал Некрашевич, — решил я использовать имя председателя партийного комитета инженерно-экономического института.

Моё предположение о сотрудничестве Ильи и Дмитрия Николаевича Некрашевича оказалось верным.

— Сука… Я же ему исправно платил, — зло сказал Илья, потом посмотрел мне прямо в глаза и уже буквально умоляющим тоном произнёс: — Толя, отпусти меня! Я уеду. Скажешь — так и в Сибирь отправлюсь. Две тысячи рублей дам, возьмёшь себе всё, что хочешь, из шмоток. Отпусти!

— Говори, Илья! Что знаешь про экономический кружок? И кто те люди, за которыми ты прячешься? — потребовал я. — Если бы я хотел убить тебя, то уже бы это сделал. Ты должен знать, что с Некрашевичем у меня не лучшие отношения. Но это уже другая история.

Подумав, Илья стал рассказывать:

— Это Некрашевич вытянул меня из милиции. Он говорил, что я теперь под охраной КГБ, что меня никто не тронет. Я больше ничего не знаю. Мне нужно было только продумать снабжение молодёжи фарцой, работал чуть ли не в убыток себе. По мне, план странный, но что я решаю? Большего мне не