Седьмой прыжок с кульбитом - Владимир Сербский

устроился на работу в бомбоубежище. Не знаю, как называлась та должность, но там он протирал противогазы спиртом. Представляешь, какие нервы надо иметь человеку, ежедневно переживающему атомную бомбардировку? Неважно, что всего лишь в воображении.

— Да уж… Может, таким образом устанавливают тотальный контроль?

— То есть?

— Что, если с помощью боксера Кобзона хотели усилить безопасность Марии, чтобы бдеть, так сказать, на пределе возможностей?

— Насчет стальных яиц ты понял неожиданно, — хмыкнул я. — Хотя еще один факт тебе скажет о многом: в святые девяностые на Кобзона работал генерал армии Чебриков, бывший председатель КГБ.

— Интересно, а кем может работать генерал армии?

— Личным охранником.

Некоторое время Антон переваривал инфу.

— Что-то я не догоняю: какой охранник из председателя КГБ? Что Кобзон хотел этим сказать?

— Наверно, хотел напугать всех до усрачки.

— Выходит, певец завербовал Чебрикова с самого начала? — озадаченно пробормотал парень. — И подобрал генерала, когда чекистов разогнали? Силен, бродяга.

Общая пауза затягивалась. Проявляя нетерпение, Антон поднял взгляд на баронессу:

— Вы говорили, что у Кобзона образовались дела, и…?

Мария встрепенулась:

— И мы остановились на Юрии Антонове.

— Теперь еще и Антонов? — оторопел парень.

— Странно, — пробормотал я исключительно для себя. — О чем они там думают?

По каким правилам идет отбор? Географический принцип явно нарушен, ведь Лещенко с Кобзоном ростовчанами не являются. Антонов, хоть и не узбек, но родом из Ташкента. А за Муслима Магомаева, подлинного уроженца Баку, речи вообще не может быть! Или я чего-то не понимаю, или в кремлевских коридорах царит жесткий топографический кретинизм.

Дорогие читатели, по многочисленным просьбам трудящихся я вернулся. Не здоровый, но живой. Прошу прощения. А вот вам желаю здоровья и мирного неба над головой.

В тексте исправлены многие слова и запятые, некоторые главы изменены, и также добавлены новые главы: 11, 25, 26.

Глава 27

Глава двадцать седьмая, в которой хорошо быть девушкой в розовом пальто. Можно и не в розовом, но уже не то!

Дирижерша щелкнула крышкой зажигалки.

— Зачем я тебе это говорю?

— Вот именно, зачем? — заерзал Антон.

Вместе с ним качнуло и меня: да-да, очень интересно.

— Потому что Влад был против, когда я решила открыть все карты.

— Так-так, — мысленно пробормотал я интонациями Коли Уварова. — Я медленно снимаю с себя всё лишнее… Только не безразличие.

И завеса тайны начала подниматься.

— В кремлевских коридорах мне шепнули по секрету, что очень скоро многое изменится, — она понизила голос до инсайдерского шепота. — Новая оттепель и всё такое. Железный занавес приподнимется, то есть выезд за границу станет проще. Не только в смысле эмиграции, лимиты на туристические поездки тоже отменят.

— Пляжи Болгарии станут доступны для всех? — хмыкнул Антон мысленно. — Дайте две!

— … А это означает, что я могу позвать тебя в Германию, учиться по студенческому обмену! На Западе обмен — обычное дело. А почему нам нет? Английский язык у тебя на высоте. А там глядишь, и немецкий подтянешь. Обучение языку методом погружения работает очень быстро, знаешь ли.

— Хм, — заперхал Антон. — Культурный обмен? Погружение методом Ленина в Инессу Арманд?

А я тоже раскрыл рот — ошалело и мысленно, конечно. На память пришли знаменитые строки:

Погруженья больше нет,

Сто шагов назад, тихо на пальцах.

Погруженья больше нет!

Я не умею жить по-другому.

— … Пока на год, а там будет видно. Естественно, это не должно выглядеть как приказ, и мне важно твое мнение.

— Хм, — проскрипел парень несмазанной телегой. — Речь только обо мне?

— Ну почему? Нам интересны все музыканты оркестра. Очень хорошие девочки! С каждой потом поговорим отдельно. В Москве мне прямо намекнули: ростовские студенты должны поехать по культурному обмену добровольно. Настаивать нельзя, потому что СССР — свободная страна.

— Свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, — буркнул я, — а в том, чтоб владеть собой.

Антон хлебнул какао и снова закашлялся. Не потому что свобода лучше, чем несвобода, а потому что эмоции душили и переполняли его. Вон как какао в животе булькает…

— Послушай меня, парень, — сказал я серьезно, без гнусавых интонаций переводчика видеофильмов. — Я знаю, что ты думаешь.

— Что?

— Ты хочешь взять время на «подумать».

— Подумать надо!

— Конечно. Но в данном случае это ошибка. Пока будешь раздумывать, ковыряясь в носу, колесо судьбы поедет дальше. Оно уедет, а ты останешься на обочине дороги жизни. Брать надо в тот момент, когда это предлагают. Сегодня вроде оно твоё, но завтра ситуация может измениться кардинально. И твое станет чужим. Свято место пусто не бывает, а незаменимых людей нет. Вспомни, что говорил адепт революции товарищ Ленин: «Вчера было рано, завтра будет поздно, сегодня некогда».

— А как же Вера?

— А что в твоей жизни изменится? Здесь ты весь день торчишь в институте — то учеба, то библиотека, то репетиции. Там будет то же самое. А вечером повесишь на дверь гостиничного номера табличку «не беспокоить», и отвалишь домой. Или на мне, или на Нюсином черном одеяле. Утром доставим тебя обратно. А в воскресенье тебя не найти, потому что ушел гулять. Никаких проблем, разговоров больше. Что касается Веры, то она умная девочка.

— Хм, — задумался Антон.

— Или ты намерен слоняться по барам, борделям, стриптиз-клубам и прочим злачным местам?

— Дед, хватит прикалывать и колоться! Дело серьезное.

— Вот и я тебе толкую: рассуждай комплексно, по-взрослому. Кстати говоря, когда ты перестанешь халявить?

— В смысле?

— Когда ты уже озаботишься собственным черным одеялом?

— Постоянно пробую вызвать его, — мысленно он развел руками. — Но у меня не получается.

— Надо работать над собой. Помнишь, что написано у вас на стене библиотеки, этого храма знаний? «Комсомольцы! Настойчиво овладевайте комсомолками!».

— Мне некогда.

— И чем же занят долгими вечерами? — хмыкнул я.

— Козами, — вздохнул Антон.

— Козами⁈

— Да. У Риммы дочки подросли, и она увеличила стадо. И еще коз держат ее братья в деревне. Когда горит, они за мной на мотоцикле приезжают.

В такие мелочи я раньше не вникал, ну бегает парень к Римме, и пусть бегает. А сейчас стало интересно:

— И как, получается?

— После моих визитов