Варяг II - Иван Ладыгин

тело в шрамах и пустота внутри… Такая же холодная и мокрая, как берег в Хельхейме.

Он больше не смеялся в пылу битвы. Старое прозвище «Весельчак» было навсегда стерто из памяти. Слезы беззвучно текли по его грязным щекам, смешиваясь с потом и кровью. Это было отвратительно. И куда более пугающе, чем любой боевой клич.

Он тараном врезался в щиты дружинников Харальда. Его топор заработал, как заведенный — методично, словно мясницкий тесак: расколотый щит, рассеченная ключица, отрубленная кисть, еще сжимающая рукоять меча, выпущенные кишки…

Теплая и липкая кровь брызгала ему в лицо. Он чувствовал, как чей-то меч скользит по его рёбрам, чувствовал, как стрела впивается в плечо, цепляясь за сухожилие. Это была просто ещё одна боль. Просто ещё один кусок плоти, который скоро перестанет слушаться.

Воздух смердел железом, потом и испражнениями умирающих. Под ногами хлюпала грязь, замешанная на крови. Каждый вздох обжигал легкие дымом и смертью.

Рядом рубился Сигурд. Брат резал и колол с тихой, сосредоточенной яростью загнанного волка. Уже не для славы. Не для Вальхаллы. Просто чтобы забрать с собой на тот свет ещё несколько этих ублюдков в блестящих кольчугах. Его клинок нашел шею одного, пах другого. Распоротое предплечье Сигурда хлестало кровью, но он, казалось, этого не замечал. Его мир сузился до острия меча и глоток, которые просто нужно перерезать.

Харальд Прекрасноволосый, наблюдавший за этим с усмешкой из-за спин своих воинов, наконец, устал от зрелища. Его собственный меч, изящный и отточенный, мягко вышел из ножен.

— Они так всех моих воинов положат. — бросил он своему двойнику, Рагнару. — Мы разделаемся с этими псами лично!

Бьёрн встретил его удар, который мог бы раскроить надвое быка, а затем контратаковал. Харальд уклонился с кошачьей грацией, и его собственный клинок, быстрый как змея, прочертил глубокую борозду на боку Бьёрна. Свежая рана закричала, горячим ножом входя в самое нутро, но Бьёрн лишь хрипло выдохнул, ощутив во рту вкус крови, и развернулся, чтобы принять на свой топор удар Рагнара. Металл зазвенел, высекая сноп искр.

Сигурд, увидев открывшуюся спину Харальда, бросился на него, пытаясь отвлечь. Это была атака отчаяния, безрассудная и прекрасная. И она стоила ему всего.

Рагнар сделал шаг в сторону, будто отступая, и точным, почти небрежным уколом вонзил свой длинный меч Сигурду в живот, чуть ниже края кольчуги.

Тот захрипел, его глаза расширились от удивления, будто он не мог поверить в такую простоту собственного конца. И тогда, вместо того чтобы упасть, он рванулся вперёд, насаживая себя на сталь по самую рукоять.

— За Ульфа… — просипел он, и его зубы, жёлтые и острые, впились Рагнару в глотку.

Тот забился в немом ужасе, его красивое лицо исказила гримаса отвращения. Он отчаянно заорал, попытался оттолкнуть окровавленное лицо, бил его кулаками, чувствовал, как ломаются лицевые кости. Хруст ломающегося носа был громким и мокрым.

Но Сигурд впился мёртвой хваткой, его челюсти сошлись, вырывая кусок мяса из шеи. Они рухнули вместе. Рагнар, давясь собственной кровью и издавая булькающие, чудовищные звуки. Сигурд — с торчащим из живота мечом и полным ртом чужой плоти. Его остекленевший взгляд был устремлен в серое небо.

На Бьёрна навалились с копьями, почуяв в его одиночестве легкую добычу. Одно вошло ему в бедро, другое — в здоровое плечо. Он вырвал их из себя с мясом, ощутив тупую боль разрываемых мышц, и, держа в каждой руке по липкому от крови обломку, продолжил крушить. Он убил ещё троих, загоняя им в лица заостренные палки, пока кто-то не выбил наконец «Весельчака» из его онемевших, окровавленных пальцев.

Бьёрн упал на колени. Его тело было утыкано обломками древков, как подушечка для иголок. Из десятка ран сочилась и струилась кровь, пропитывая его штаны, смешиваясь с грязью. Дышать было больно. Каждый вдох давался с хрипом, будто внутри что-то было сломано навсегда. Да так оно и было!

Харальд подошёл, его лицо выражало лишь лёгкое раздражение, будто его отвлекли от важного дела.

— Наконец-то ты осознал, что допустил серьезную ошибку. Всего этого не было бы, если бы ты признал меня своим конунгом. Если бы ты отказался от своей гордыни и власти… А так… Что посеешь, то и пожнешь.

Бьёрн взглянул на него с необыкновенной усталостью, которая простиралась дальше, чем все моря, что он когда-то пересекал. Его взгляд был где-то далеко, за пределами этого кровавого поля. Потом его правая рука дернулась к стреле, торчавшей из плеча. Он рванул. Древко вышло с противным скрипом разрываемой плоти, но зазубренный наконечник остался внутри. Левую руку, уже почти нечувствительную, он подставил под удар меча Харальда.

Замах, рассчитанный на шею, пришелся по запястью и отсек кисть. Но он был слабее и отклонился от первоначальной траектории. Харальд на мгновение опешил, глядя на культю, вместо отсеченной головы. И этого мгновения хватило, чтобы Бьёрн, уже падая вперёд, ткнул его в грудь, прямо в начищенную кольчугу, тупым обломком стрелы. Древко с сухим треском переломилось. Острым обломком он ткнул ещё раз, под мышку, в уязвимое место, туда, где пряталась жизнь этого ублюдка…

Харальд ахнул с недоумением, глядя на торчащий из-под руки окровавленный обломок, из-под которого уже сочилась алая струйка.

Бьёрн упал лицом в грязь. И последнее, что он увидел, было не лицо врага, а лицо жены. Ингвильд, улыбающаяся, стояла на пороге их дома и обнимала Акселя с Олафом.

— Ингвильд… — прошептал он, ощущая, как холод разливается внутри. — Мальчики… Я иду к вам…

Берсерк замолк. На площади стало на одного конунга меньше. Валькирии уже вовсю суетились и запрягали лошадей. Им нужно было встретить одного важного гостя и сопроводить его в Вальхаллу…

* * *

Я выполз на вершину мыса, как утопленник, выброшенный на берег стихией. Каждый мускул горел, горели лёгкие, горела рана на икре, и рука, перетянутая грязной тряпкой, ныла тупой, неумолимой болью. Я опёрся на подобранный в бою щит и осмотрелся.

Никого. Ни Астрид, ни Лейфа, ни Сигурда. Лишь груды тел и тишина, прерываемая треском догорающих кораблей и далёкими, затухающими криками.

Я подошёл к краю обрыва. Картина, открывшаяся мне, была одновременно ужасной и величественной. Бухта, некогда синяя и спокойная, была забита обломками драккаров. Десятки кораблей Харальда лежали на боку, торчали из воды обгорелыми остовами, усеивали дно, как скелеты гигантских рыб. Вода была густого, багрово-чёрного цвета от крови и гари. Это была победа. Дорогая, невообразимо кровавая, но победа!

На горизонте уцелевшая часть флота Харальда спешно отходила от берега. С одного из кораблей донёсся прощальный отчаянный