На Литовской земле - Борис Владимирович Сапожников

кому коня, кому гусарский доспех, кому саблю, а кому пару пистолетов в ольстрах. Большим я, как воевода, не располагал, отдавая порой свою часть военной добычи особо отличившимся в бою дворянам или их семьям, как это было с Болшевым после Клушина. Теперь же я распоряжался куда большим, к примеру, целыми воеводствами и городами, передавал из рук в руки и кроил вместе с остальными лидерами литовского мятежа. Взять то же воеводство Трокское, где воеводой был не кто иной как старший брат Яна Кароля Ходкевича — Александр. Он наш мятеж не поддержал, хотя ему и отправили письмо, а когда начался сбор войск, предпочёл распустить свои надворные хоругви и покинуть Литву. А всё потому, что у него с младшим братом был давний конфликт и тяжба из-за отцовского наследства, в которой ни один из братьев не мог взять верха над другим, чему способствовал и король, не желавший чрезмерного усиления одного из видных литовских магнатов. А видными были оба брата, что Ян Кароль, что Александр. Не желали такого усиления великого гетмана и остальные участники нашего заговора, а потому Трокское воеводство на какое-то время осталось без управления. И вот теперь я передал его герою гродненской обороны, чем заслужил его благодарность. Ходкевичу, конечно, это не понравится, однако и спорить гетман не станет, понимая, что решение это не только моё, если что и Радзивиллы сразу против него выступят. Да и прослыть сутяжником, желающим земли у героя, награждённого ими великим князем Литовским, отнять, Ходкевич уж точно не хотел бы.

В таких вот манёврах и вечном лавировании между Сапегой, Радзивиллами и Ходкевичем и проходили мои дни, а порой и ночи.

Конечно же, победу под Гродно, когда коронное войско было, считай, изгнано с литовской земли, отметили роскошным пиром. Всё, что смогли достать по скудному времени конца зимы и что привезли в город пошло на столы, которые просто ломились от яств и напитков. Столы были длинные и сидели за ними не только магнаты, но ближе к концу и офицеры из полунищей шляхты вместе с товарищами, кто вообще сюда подхарчиться пришёл, поэтому чем дальше от почётных мест, тем проще была еда да и напитки тоже. Там никому даже кислого вина не наливали, только водку да стоялый мёд.

У нас же, за княжеским столом, на возвышении откуда мы произносили общие здравицы, шло самое горячее обсуждение, как же быть дальше.

— Лисовского ни в коем случае нельзя отпускать в коронные земли, — настаивал Острожский. — Его люди там не будут разбираться, где прежде была Литва, а где — нет. Если выпустить эту кровавую собаку, то вернуть её обратно будет невозможно.

Тут князь был прав почти во всём. Главное же в том, что спустив лисовчиков с поводка обратно вернуть их мы уже не сможем. Именно поэтому не пожелавших присоединиться к мятежу магнатов, вроде того же Александра Ходкевича или осаждавшего вместе с Жигимонтом Смоленск Кшиштофа Дорогостайского, мы лишь припугнули письмами, где обещали натравить на их земли лисовчиков, делать этого на самом деле никто не собирался. Обоим, кстати, вполне хватило писем, и если Ходкевич отправился в Варшаву, чтобы положить свою булаву к трону Сигизмунда, то Дорогостайский, видимо, войной за полтора года осады Смоленска наелся досыта и уехал за границу поправлять здоровье, пошатнувшееся после ранений, полученных во время той самой осады. Не самый патриотичный поступок, но никто его не осуждал — право отъезда для феодала священно и Дорогостайский своим воспользовался, не пожелав участвовать в гражданской войне. Господь ему судья.

— Надо указать ему и его людям чёткую цель, — возразил я. — К примеру, владения Вишневецких, пускай они прежде и были частью Литвы, однако за грехи князей несёт ответ каждый, кто живёт на их земле. Вот теперь пускай у Вишневецких и родная земля под ногами загорится.

Это была жестокая правда того времени и мне приходилось жить по ней, что особенно сильно чувствовалось теперь, когда я неожиданно вознёсся так высоко. Правда, падать будет очень уж больно, но я об этом старался не думать. Ударить по обширным землям князей Вишневецких, лишить того же Константина, получившего булаву гетмана польного, возможности набирать новых людей для похода на Литву, было верным тактическим ходом. А чего это будет стоить людям, живущим на этих землях, меня интересовать не должно. Они мне не враги, однако и жалеть их не буду, не я решил, что земли эти отойдут Короне Польской и будут отторгнуты от Великого княжества Литовского в Люблине. Из-за этого по ним огнём и мечом пройдутся лисовчики.

— А заодно, — рассудительно заметил Януш Радзивилл, — пускай и родственников их, князей Збаражских, потреплют. Оттуда много войска и денег на новую войну с нами Жигимонт получить может.

И снова решение верное, а о судьбе тех, кто будет страдать от рейда Александра Лисовского лучше не думать. Таков уж удел правителя, гораздо тяжелее креста полководца.

— Но пока Лисовский нужен нам здесь, — высказался я. — Он должен и дальше рыскать вокруг коронной армии Жолкевского, словно серый волк, кусая её во всех сторон за бока. Хорошо бы добиться в войске голода и падежа коней.

— Тогда войско начнёт разваливаться, — кивнул Януш Радзивилл, — но именно Лисовский со своими людьми и удерживает армию Жолкевского от полного распада. Те, кто и хотел бы дезертировать, не бегут, понимают, что только в куче, пускай там и голодно, можно спастись от лисовчиков. Сбежишь, и мигом с головой расстанешься, они-то никого не щадят.

Конечно, можно приказать лисовчикам пропускать дезертиров, однако сейчас отыскать рассыпавшиеся летучие отряды практически невозможно. Даже если кого и на найдёшь, и приказ передашь, так они и между собой не особо связь имеют. Им координация действий сейчас не важна — встречаются только от случая к случаю, обычно же попросту натыкаются друг на друга. Поэтому пускай уж воюют как воюют, кусают растянувшуюся по дорогам Великого княжества армию Жолкевского со всех сторон, пускай и удерживая её таким образом вместе. Такой вот парадокс войны получается.

— Нам, панове, о войне пока можно забыть, — вступил в разговор Сапега, прибывший накануне пира. Как же без великого канцлера — такое событие без него никак обойтись не могло. Тем более что новость о победе долетела до Вильно буквально за день с быстрым гонцом, а собирался в дорогу немолодой уже Сапега очень споро, особенно для своего почтенного возраста. — Жолкевский убрался из Литвы, и новое войско Жигимонт соберёт нескоро. Да и распутица весенняя его если не остановит, так затормозит