Шарлатан 4 - Квинтус Номен

(а если говорить не вежливо, а как есть, то были полным отстоем). То есть и среди них, в огромном количестве в редакцию присылаемых, кое-что приличное все же проскальзывало, но даже проскользнутое было лишь демонстрацией того, что и в простом народе таланты рождаются, но их все равно нужно было еще учить и воспитывать…

По этому поводу лучше всего выразилась Варя Халтурина:

— Вот к чему приводит всеобщая грамотность!

— И к чему? — решил уточнить я, так как она сама мысль свою развивать не стала.

— Вот ко всему этому, — она показала рукой на сидящих рядом за столами сотрудников. — три десятка людей с высшим образованием вынуждены целыми рабочими днями читать всякую макулатуру. Я понимаю, работа эта тоже нужная, но… Шарлатан, есть мнение, что нам сюда нужно доставлять творения непризнанных гениев с образованием не ниже техникумов. Грамотно писать… относительно грамотно писать и их, конечно, еще в школе научили, но вот грамотно свои мысли излагать люди обучаются, в разные науки все же несколько больше углубляясь. Причем — я по своему опыту могу судить — абсолютно безразлично, какую науку человек изучает, а вот сколько времени человек вообще учится… я не второгодников, конечно, имею в виду — это имеет решающее значение.

— А что с остальными гениальными творениями делать?

— Я бы пригласила пионеров-добровольцев, но и сама понимаю, что это будет садизмом и издевательством над детишками. Так что вижу только один вариант: сразу отправлять в печку. Даже в макулатуру это не годится, а вдруг в пункте приема макулатуры человек случайно страничку этого писева прочитает — а отвечать за ущерб его психическому здоровью нам ведь придется. Так что только печь! Причем даже не читая туда все отправлять.

— А как ты узнаешь, что писал простой пролетарий или колхозник?

— Тоже мне, главред! Мы уже год как требуем от авторов на первой странице рукописи указывать полностью кроме фамилии, имени и отчества место и срок обучения. То есть после того парня, которого я отредактировала, мы такую анкету обязательной сделали.

— А если снова такой же гений попадется?

— Да и плевать! Мы-то поначалу думали, что едва на ежемесячные выпуски приличной фантастики наберем, а теперь в еженедельный с трудом выбираем самое лучшее. Не поверишь: мы сейчас полностью удовлетворяем запросы на такие произведения и «Знанию-силе», и «Технике-молодежи», причем они то, что мы им присылаем, даже не читают, сразу в номер отправляют — а ведь им мы подбираем произведения по размеру только. Сейчас уже из «Науки и жизни» товарищи приехали, у них, конечно, запросы посложнее, но ведь мы и им все нужное дадим, себя вообще не обделив!

— То есть у нас произведений больше, чем мы напечатать в состоянии?

— Ну да, и я уж не знаю, что с ними делать: выкидывать жалко, все же вещь очень неплохие, а пристроить некуда.

— А с типографиями у нас…

— Хорошо у нас с типографиями.

— Варя, ты же зам главного редактора.

— Ага, у нас таких вон, уже восемь человек.

— А ты не говори, что вас восемь. Иди в обком… комсомола все же, потом слетай в Харьков к Кирееву и там с народом поговори. И запусти новые книжные серии, скажем, «библиотечка советской фантастики» — и туда все непоместившиеся в журнал рассказы и сливай. А то, что не влезает уже в приложения, то есть крупную форму, отдавай в аналогичную книжную серию. Только эти серии уже пусть не подписными будут.

— Почему?

— Потому что я вас знаю.

— И что?

— В подписку вы же лучшие вещи отбираете, и люди должны это знать. То есть люди это не сразу поймут, но когда поймут, то число подписчиков падать у нас не будет, а это важно, на выручку с подписки ведь не только редакция живет, но и многие комсомольские проекты в области ведутся.

— И сколько мы тебе с выручки отдавать после этого будем?

— Варя, у меня средства вообще-то из бюджета идут, я тут только о комсомоле беспокоюсь.

— Извини, я о другом думала… в ты знаешь, в этом что-то есть! Ты в Харьков позвонить можешь? Ты же с Киреевым вроде хорошо знаком, а я там вообще никого…

— К Зинаиде Михайловне с этим вопросом, она с Киреевым все быстрее обговорит. А у меня, ты уж извини, и других дел по горло…

Дел у меня было на самом деле очень много, и не только на работе. Лиду я все же к вступительным экзаменам в техникум натаскал, но знания у нее получились не систематические, и учиться ей оказалось не очень просто. И теперь она очень боялась, что в зимнюю сессию она математику может вообще завалить — так что каждый вечер мы с ней и этим занимались. Обычно занимались так: когда я приходил с работы, она уже готовила очередные вопросы по какому-то непонятному ей разделу, и мы с ней тему максимально глубоко разбирали. Упорная мне жена попалась, она всегда из меня вымучивала знания до тех пор, пока сама в теме разбираться не начинала — а на следующий день после учебы она ее и самостоятельно прорабатывала, чтобы убедиться в своих знаниях.

Но двадцать шестого декабря я ни на работе ничего не сделал, и дома с женой наукой заняться не вышло: вся страна буквально с ума сошла и вообще, мне кажется, никто не работал. То есть все же люди работали, особенно на «производствах непрерывного цикла», но и там все шло как-то странно. Людям вообще не до работы было, и я их понимал — хотя в своей жизни это уже второй раз переживал: в СССР запустили человека в космос! И это действительно было важно для каждого советского человека. Ну, почти для каждого…

Глава 18

Полет советского человека в космос меня почти не взволновал, я отнесся к этому примерно так же, как наши люди относились к полетам людей в космос в двадцатых годах следующего века — то есть почти никак. Правда, меня несколько удивило, что в газетной заметке, посвященной этому полету, на следующий день было сказано, что «корабль-спутник с человеком на борту весил на стартовой позиции почти восемь тонн» — но мало ли чего в газетах пишут. Но народ в основной свое массе радовался, и мне мама потом сказала, что